| gesl | Дата: Понедельник, 10.09.2012, 22:24 | Сообщение # 1 |
|
Генерал-лейтенант
Группа: Модераторы
Сообщений: 320
Статус: Оффлайн
| Мое официальное бракосочетание состоялось в хорошо известном коренным петербуржцам двухэтажном особняке стиля модерн на Фурштатской улице, первым владельцем которого был бумажный король России Константин Александрович Варгунин. На изломе эпох на писчей бумаге, выпускаемой на его предприятиях, излагались не только каллиграфические по форме, но казенные по содержанию, докладные записки и прожекты по преобразованию общественных институтов Империи. Именно, на этих белых листах дошли до нас неровные и нервные строчки великих творцов серебряного века.
Опытный архитектор Александр фон Гоген блестяще выполнил пожелание заказчика: “чтобы центр главного помещения в доме - наиболее обширная и интересная часть - была лестница”.
Роскошная, поистине дворцовая лестница, расходящаяся после промежуточной площадки наверх словно двумя крыльями , удачно вписана в сравнительно узкое пространство. Естественное освещение, обеспеченное тремя красивыми окнами со стороны двора, придает всему помещению радостное настроение. Недаром, именно на этой лестничной балюстраде принято фотографировать молодоженов и их гостей.
Мне неоднократно приходилось подниматься по этой лестнице, ведущей в гостиную Варгунина, украшенную плафоном с фигурами Минервы и Меркурия, где собственно и совершается светское таинство регистрации брака. Бывал я здесь в разных ипостасях: в качестве жениха и свидетеля, в качестве отчима одного из “брачующихся” и, просто гостя.
В истории культуры этот особняк занимает особое место . В начале ХХ века здесь часто проходили концерты, ставились спектакли. Так , ровно сто лет назад в 1912 году в купеческой гостиной была представлена пантомима “Влюбленные”на музыку Клода Дебюсси. Автором этого , говоря современным языком, перфоманса был некто иной, как Всеволод Эмильевич Мейерхольд. Вскоре Константин Варгунин , сам проживавший неподалеку в другом своем особняке на Знаменской ( ныне улица Восстания), сдал дом на Фурштатской внаем посольству Испании . Здесь был оборудован и кабинет Королевского консула в Петербурге сеньора Себастиана, чье имя я не раз слышал в детстве от моего деда.
Да, в истории моей семьи этот удивительный дом сыграл, или, точнее мог сыграть важную роль. Речь идет, конечно, не о моей свадьбе, состоявшейся в конце июня 1969 года, а о событиях значительно дальше отстоящих от нас по оси времени.
В 1913 году мой дед Иосиф Альтшулер успешно завершил обучение в Политехническом институте, и вскоре занял пост директора русско-английского технического общества. Через год грянула Первая Мировая война, втянувшая в свою кровавую орбиту армии тридцати восьми стран.
Антанте, в которую входила и Россия, необходимо было современное оружие, чтобы противостоять Тройственному союзу, который возглавила хорошо технически оснащенная Германия. На всякий случай, начали вооружаться и формально нейтральные страны. Среди них была и Испания, готовая , в случае необходимости, поддержать объединенные силы Антанты.
Молодой инженер – металлург Альтшулер, ставший в годы войны руководителем завода, выпускающего гранаты для русской армии, был неожиданно приглашен в тот самый особняк на Фурштатской. Консул Себастиан, с которым мой дед был знаком еще по карточным баталиям за ломберным столом, попросил рассмотреть вопрос о поставке этого вида вооружения и для пехотных частей Испании. После необходимого согласования с военным ведомством России заказ был успешно выполнен.
В начале 1917 года испанский дипломат неожиданно обратился к директору завода с почти фантастическим предложением:
- Господин Альтшулер! Учитывая нехватку в моей стране специалистов Вашего профиля, я имею полномочия предложить Вам принять подданство Испанского Королевства. Перспективы, как в военном, так и в политическом отношении в России далеко не радужны, а у нас Вы сможете спокойно жить и работать.
Мой дед поблагодарил за оказанную ему честь, и, скорее из любопытства, поинтересовался у сеньора Консула официальной процедурой столь экзотического для российского подданного, к тому же иудейского вероисповедания, правового акта.
- Об этом Вам не стоит волноваться! Все документы мной будут подготовлены и утверждены заранее. Вам предстоит только прибыть в Мадрид, и , дождавшись аудиенции, преклонить колено перед Его Величеством, который в знак обращения Вас в подданство, лично коснется шпагой Вашего плеча. Таково требование закона и этикета, существующего при Дворе моего монарха.
Ошарашенный самой возможностью столь эффектного средневекового действа, не говоря уже о последствиях такого шага, Иосиф Альтшулер попросил предоставить ему время для размышления, и отправился к себе в скромный дворовый флигель на Бассейной улице ( ныне носящей имя Некрасова) с тем, чтобы поделиться со своими близкими экзотической перспективой - “стать испанцем”. Конечно, родители, чье мнение для старшего сына было свято, возможность такого кульбита всерьез не восприняли. К тому же, приближался впоследствии ставший историческим день 28 февраля, на который была назначена свадьба Иосифа с Еленой Финкельштейн. Моя бабушка во все времена оставалась истинной российской патриоткой. В это трудно поверить, но она – дочь крупного предпринимателя, с детства свободно владевшая тремя иностранными языками , ни в страшные годы Гражданской войны, ни во время безумного сталинского террора, и даже после, коснувшегося ее непосредственно, позорного “дела врачей”, не представляла себе жизни вне родного Отечества.
В конце 60-х годов, когда сама возможность выезда из СССР представлялась такой же несбыточной, как полет на Марс, мы с дедом часто обсуждали , как бы сложилась судьба нашей семьи, если бы он принял предложение сеньора Себастиана.
Можно , конечно, ограничиться банальным утверждением, что жизнь, как и история не знает сослагательного наклонения. Но, по мудрому замечанию блистательного журналиста и историка Леонида Млечина : “Когда говорят, что сослагательное наклонение применительно к истории не имеет ни малейшего резона, то тем самым отказываются представить себе, как могли бы повернуться события, если бы действующие лица той или иной драмы вели себя иначе… Не желая представить себе, как могли бы развернуться события при иных условиях, человек отказывается от самого представления о лучшей возможности. Необходимо мыслить в сослагательном наклонении, изучать альтернативы, чтобы, учитывая уроки прошлого, избегать ошибок в будущем.”
.
Возвращаясь к разговорам с дедом, постараюсь кратко изложить его отношение к эмиграции из Советской России , именно в сослагательном наклонении:
- “Когда большевики захватили власть в Петрограде, считалось, что мятеж, возглавляемый практически никому неизвестными персонами, будет подавлен за две-три недели, поэтому уезжать из России никто не собирался. Когда выяснилось, что Ленин и, особенно, Троцкий, чьи эмоциональные, хотя и несколько местечковые речи производили на массы сильное впечатление, пришли надолго и всерьез, я рассуждал следующим образом – началась экспроприация экспроприаторов, и, в конечном итоге, все - и богатые и бедные станут нищими ( как я ошибался!), так что будет не так обидно, а если здоровые силы общества их все-таки скинут, то нормальная жизнь восстановится, и я смогу быстро вернуть, все что потерял.
Теперь, представим себе, что мы вослед русской аристократии, да и многим моим друзьям, решились бы уехать, естественно, когда это было еще возможно, куда бы мы двинулись? Скорее всего, как и большинство эмигрантов этой волны, - во Францию. Боюсь что в далекую, по тем временам, Америку мы бы не догадались добраться, а после прихода в Европу Гитлера – было бы уже поздно. И что бы нас ждало – газовые камеры?!
Конечно, предвидеть что сотворит со страной этот “Балабос” ( так мой дед обычно именовал Сталина) было тоже невозможно. Я уже не говорю, о 37-м годе, стоит просто вспомнить антисемитский психоз начала 50-х. Гитлер подох, как отравленная ядом крыса, но к тому времени он уже был не опасен, а наш мог наделать еще много дел. Так что, можно считать - мы все вытащили счастливый лотерейный билет и остались живы.
А, впрочем, я и сейчас, в свои восемьдесят с лишним лет, пошел бы в Израиль пешком по шпалам.”
Последняя фраза из этого монолога, явно контрастировала с правилом, которому следовал мой дед на протяжении всей своей жизни: “ Береженого Бог бережет!”
А что же дом на Фурштатской ? После революции судьба особняка была не лучше, чем у его владельцев. Сначала он был разграблен, потом долгое время пустовал и разрушался. В середине 20-х в нем устроили приемник для беспризорников, а затем он был разделен на большие коммунальные квартиры. “Пропал дом”, как говорил профессор Преображенский.
Но в середине 30-х годов особняку Варгунина неожиданно повезло, и причиной тому не “обострение классовой борьбы” , а пресловутый кариес, не только набившей оскомину, благодаря современной телевизионной рекламе, но и отравлявший жизнь нескольким поколениям моих земляков, ввиду нехватки фтора в невской воде. Моя мама вспоминала, что ее детство и школьные годы проходили под постоянный аккомпанемент зубной боли. Не миновала эта участь и меня. В течении долгих лет нашим семейным стоматологом была кузина моей бабушки – Анна Люксембург. Прием пациентов она вела в своем, законспирированном от стукачей – соседей, кабинете в огромной коммуналке, располагавшейся над Аничковой аптекой. Сидя в ее допотопном зубоврачебном кресле, больше похожим на средневековое пыточное приспособление, можно было отвлечься от мерзкого жужжания бормашины, глядя в окно на знаменитые скульптуры барона Клодта.
Нехватка современных квалифицированных стоматологов стала ощущаться уже после окончания Гражданской войны. Первой попыткой решения этой проблемы было открытие в Петрограде института общественного зубоврачевания, а затем и Ленинградского научно-практического стоматологического института, просуществовавшего с 1927 по 1934 год. Возглавил это учреждение энергичный организатор и авторитетный специалист доцент Захар Борисович Пирятинский. В 20- ые годы стоматология в Советской России не рассматривалась, как отдельная и важная дисциплина. Однако новому руководителю удалось привлечь к теоретическим и практическим проблемам этой, считавшейся почти ремесленной области медицины, ведущих специалистов того времени: терапевтов Энтина и Астахова, известного гистолога Г.В. Ясвоина, биохимика Л.И. Каушанского, военврача Я. Э. Бронштейна. Результаты научных исследований этих энтузиастов подтвердили непосредственную связь заболеваний зубов со многими болезнями сосудов, суставов , почек, и поставили вопрос о необходимости подготовки стоматологов с высшим медицинским образованием.
В 1935 году Наркомат здравоохранения РСФСР издает приказ о создании на территории Российской Федерации сети стоматологических институтов, и осенью того же года открывается первое высшее учебное заведение этого профиля - Ленинградский стоматологический институт. Обучение в нем продолжалось четыре года. Кафедру терапевтической стоматологии возглавил проф. Д.А.Энтин, а после войны - проф. И.А. Бегельман.
Для вновь созданного института в распоряжение директора Пирятинского и его блестящей команды были предоставлены два особняка на улице Петра Лаврова ( ныне вновь носящей старинное название – Фурштатская). Занятия по общим дисциплинам, таким как, анатомия, гистология, биохимия, иностранные языки и лекции для младших курсов проходили в нам уже хорошо знакомом доме под номером 52 , а также в бывшем владении статского советника Н.В. Спиридонова, расположенном по соседству в доме номер 58. Во время войны Стоматологический институт был эвакуирован из Ленинграда в далекий Красноярск. После снятия блокады в город на Неве стали возвращаться многие учреждения образования, науки и культуры.
Вернулся на Фурштатскую и ЛСМИ. Высококвалифицированных кадров в послевоенном Ленинграде не хватало. Одни остались на полях сражения, другие погибли от голода и холода в блокированном городе. Некоторые остались поднимать страну в местах своей вынужденной эвакуации – Новосибирске, Перми, на Кавказе и в Средней Азии. Ленинградских специалистов и педагогов вспоминают там и поныне. Мои близкие провели три военных зимы в Омске, и при первой возможности, еще в начале 1944 года перебрались в Москву, с тем , чтобы быть поближе к родному городу. Бабушка и дедушка преподавали в Институте тонкой химической технологии имени Ломоносова, а их дочь Наталия Альтшулер продолжила свое образование на юридическом факультете МГУ, где на общих поточных лекциях гуманитариев, познакомилась с улыбчивой рыжеволосой девушкой, которую даже на лекциях сопровождал широкоплечий мужчина, мало похожий на студента. Как вы уже догадались, речь идет о дочери вождя и учителя – Светлане Аллилуевой.
Первым из нашей семьи ринулся в Ленинград мой дед. В городе была еще закрыта прописка. Но директор военно-механического техникума, был заинтересован в опытных педагогах и тут же написал докладную записку непосредственно начальнику Паспортного стола. Без всякой надежды на успех отправился мой дед в печально известный Большой дом на Литейном к генералу, от которого зависели судьбы сотен тысяч разброшенных по стране ленинградцев. Каково же было его удивление, когда он был незамедлительно принят и без особых проволочек получил положительную резолюцию на заявлении с просьбой о восстановлении прописки по привычному адресу в своей довоенной квартире на Басковом переулке. На прощание суровый хозяин кабинета доброжелательно подал посетителю руку и произнес странную фразу: “Успехов Вам товарищ Альтшулер на новой работе, а брату моему передайте привет!”
Только теперь мой дед обратил внимание на странное совпадение – у начальника паспортного стола Ленинграда и директора техникума были одинаковые весьма распространенные русские фамилии. Так, Альтшулеры стали одной из первых семей, официально прописанных в родном городе после снятия блокады. Это, по терминологии моего деда, был еще один доставшийся счастливый лотерейный билет. Вскоре из Москвы в Ленинград вернулись и бабушка с мамой. Ната Альтшулер получила диплом юриста, скрепленный подписью выдающегося ученого Вознесенского, которому через несколько лет суждено было сгинуть в сталинских застенках , а Елена Яковлевна была приглашена преподавателем немецкого и французского языков в Стоматологический институт. Кафедра иностранных языков была предметом гордости неутомимого директора Пирятинского.
“А вот и мой цветник” – так представлял он гостям женский коллектив кафедры, состоявший , в основном, из “бывших”- элегантных дам, получивших прекрасное образование еще в дореволюционных гимназиях. Впрочем, на роскошной парадной лестнице можно было услышать и идиш. Блистательный мастер челюстно-лицевой хирургии Леонид Миронович Рабинович ( интересно бы посчитать количество зубов, удаленных им у всех членов моей семьи!), встречая моя бабушку и удерживая ее за пуговицу на кофточке он громко, нараспев, спрашивал:” Елена Яковлевна, дорогая! Woos herzech? Woos tuzech?” (В смысле - “Что слышно? Какие новости?”)
Помню, что уже в середине пятидесятых годов Знаменитый на весь город хирург – стоматолог, старый холостяк, острослов и знаток бесчисленного количества анекдотов, - безнадежно пытался приударить за моей мамой. Регулярно, каждую субботу он приходил к нам в гости, целовал дамам ручки, чинно беседовал о политике с моим дедом и, между делом, уплетал кусок за куском тающую во рту фаршированную рыбу, слывшую признанном шедевром кулинарного искусства моей удивительной бабушки.
В конце 40-х- годов над возрожденным институтом начали сгущаться тучи. Национальный состав профессорско- преподавательских кадров явно звучал диссонансом в нарастающей кампании борьбы против “безродных космополитов”. После скоропостижной смерти от сердечного приступа создателя и хранителя уникального ВУЗа милейшего Захара Борисовича Пирятинского, новым директором был назначен некто Гаврилов.
Вскоре подоспело и дело “врачей – вредителей”. Начались повальные увольнения специалистов с подозрительными фамилиями. Научный центр, подготовивший несколько поколений советских врачей стоматологов, был фактически разгромлен всего за несколько месяцев. Без работы остались не только медики, но и преподаватели общих “нейтральных” дисциплин. В те годы с фамилией Альтшулер было счастьем устроиться хотя бы учителем иностранных языков в школу ФЗУ при прядильно-ниточном комбинате имени Кирова, где моя бабушка и проработала до ухода на хрущевскую пенсию в размере 49 рублей.
В судьбоносном для нашей семьи особняке на Фурштатской, превращенном после капитальной реставрации во Дворец бракосочетания N2 (первый Дворец был открыт на Английской набережной), Елена Яковлевна вновь побывала лишь в июне 1969 года на моей свадьбе.
Шахматный Ленинград был представлен на свадебном мероприятии четырьмя незаурядными личностями. Все они в большей или меньшей степени, уже упоминались в моих повествованиях. Перечислю их без званий, титулов и личностных характеристик – просто по алфавиту: Дора Анчиполовская, Игорь Блехцин, Александр Геллер, Геннадий Сосонко.
В тот же вечер молодожены, провожаемые на вокзале многочисленными родственниками и снабженные сумками и пакетами с бутылками шампанского и всяческой деликатесной снедью, которой с лихвой бы хватило для кругосветного путешествия, отправились на медовый месяц в Ялту.
|
| |
| |
