| gesl | Дата: Воскресенье, 22.07.2012, 15:11 | Сообщение # 1 |
|
Генерал-лейтенант
Группа: Модераторы
Сообщений: 320
Статус: Оффлайн
| Встреча с жизнью.
Спросите у нынешних старшекурсников , какие чувства у них вызывает почти забытое слово распределение, и большинство из них, безразлично пожмет плечами. Будущие физики и математики, изучавшие теорию вероятности, возможно вспомнят распределение французского ученого С. Пуассона или великого немца Карла Фридриха Гаусса; более искушенные cмогут назвать еще и распределение по энергиям элементарных частиц, носящее имя австрийского физика Л. Больцмана. Те немногочисленные экономисты, которые реально и прилежно учились, поднапрягшись постараются процитировать дефиницию из их профессионального словаря:” Распределение – есть доли совокупного дохода, приходящиеся на различные слои общества”. Впрочем, ни у кого из них, этот термин не вызовет особенных эмоций.
Совсем иное значение и в прямом и в переносном смысле имело это понятие в советские времена. Для нескольких поколений наших студентов- выпускников исход по сути формального и чисто бюрократического действа – распределение на работу по окончанию высшего учебного заведения мог
повлиять решающим образом не только на профессиональную карьеру, но и на личную жизнь, и даже на судьбу, так называемого, “молодого специалиста”.
В конце 60-х годов распределение проходило сравнительно со сталинскими временами довольно либерально: выпускников- ленинградцев чаще всего направляли на работу по месту жительства. Особенно это касалось будущих обладателей дипломов технических вузов. Бесчисленные конструкторские бюро и научно-исследовательские институты, расплодившиеся на берегах Невы , могли поглотить любое количество младших научных сотрудников и инженеров. Все происходило по формуле Михаила Жванецкого: молодые специалисты “делали вид, что работали, а государство делало вид, что платит им зарплату”. Новоиспеченным врачам и учителям приходилось посложнее. Но и они, как правило получали направление , если не в школы и больницы родного города, то и не на Дальний Восток, а чаще всего в районы Ленинградской области. Приезжих студентов, не имевших в северной столице постоянной прописки, ждала более суровая участь. Впрочем, наиболее активным из них, удавалось остаться и в Ленинграде. Для этого, надо было предусмотрительно жениться или выйти замуж за местного жителя или заранее, например, во время производственной практики, договориться о персональном запросе от организации, обладавшей квотой на заветную прописку для необходимых ей специалистов.
Этот краткий историко-социологический экскурс предназначен для молодого читателя. Представители моего поколения запоминали нервный, а для многих из нас, и драматический акт распределения на всю жизнь.
В тот сентябрьский день не было особых оснований для беспокойства. Одноклассница моей мамы и авторитетный специалист в области электрохимической промышленности Зоя Александровна Рабинович заранее подготовила официальный вызов на работу в крупный научно-исследовательский институт, располагавшийся в пяти минутах ходьбы от моего дома. Я уже побывал в вестибюле этого “почтового ящика”( так в те годы именовались НИИ и КБ оборонного комплекса) и был представлен начальнику отдела, т.е. своему будущему начальнику. Персональный запрос на молодого специалиста, скрепленный соответствующими подписями руководства, я заблаговременно сдал в деканат своего факультета и, как мне представлялось, мое предстоящее распределение должно было превратиться в чистую формальность. Однако, я недооценил каверзность и непредсказуемость системы, в которой мы все существовали.
Мероприятие началось чинно и торжественно. В президиуме восседали – наш строгий и суховатый декан - профессор Максим Максимович Сычев и бессменный заведующий кафедрой электрохимии ( он занимал эту должность более тридцати лет), старый русский интеллигент - Николай Павлович Федотьев, а в зале расположились представители заводов и научно- исследовательских институтов, подавших заявки на выпускников ведущего химического ВУЗа страны. Выпускников вызывали не в алфавитном порядке, а согласно среднему баллу, полученному по учебным дисциплинам . Говоря современным языком по рейтингу. Круглых отличников в нашей группе не было, но обладатели высоких показателей (4,5 – 4,8 балла ) выходили из аудитории быстро и в хорошем настроении. Дошел черед и до меня. Я уверенно вошел в зал. Секретарь деканата, громко объявив мою фамилию, сообщила, что на меня имеется персональный вызов из такого-то НИИ и “руководство института не возражает против направления Несиса Геннадия Ефимовича на работу в эту организацию”.
Хмурый декан предложил мне подойти к столу Президиума и подписать соответствующее согласие. Я уже взял в руку авторучку, с тем, чтобы покончить с формальностями, как неожиданно на всю большую аудиторию раздался душераздирающий крик, прозвучавший воплем тяжелораненого зверя: “ Нет! Нет! Ничего не подписывайте, мы отзываем наш запрос, и, вообще, отказываемся от распределения к нам на работу в этом году!”
Я резко обернулся, и увидел вскочившего со своего места и размахивающего руками взволнованного мужчину в строгом сером костюме. В зале возникла немая сцена из гоголевского “Ревизора”. Два растерянных профессора с побагровевшими лицами , начальник первого отдела засекреченного учреждения с воздетыми к небу руками, девушка - секретарь с официальной бумагой, в которой не хватало только одной моей подписи, полный зал недоуменных зрителей, и, наконец, я – главный герой трагифарса, застывший в нелепой позе в шаге от мощного, обитого зеленым сукном стола, за которым, видимо. сиживал еще Дмитрий Иванович Менделеев.
Попытаемся понять, что стало причиной форс-мажорной ситуации, в которой оказались все действующие лица той незабываемой мизансцены.
Руководство НИИ приняло во внимание рекомендацию своей уважаемой коллеги – Зои Рабинович, и согласилось принять на работу молодого специалиста, выпускника престижного Ленинградского Вуза. Начальник первого отдела, видимо, поленился запросить мои анкетные данные, а фамилия Несис его не насторожила, так как звучала скорее на прибалтийский манер, как Лацис или Райнис. Однако, увидев мою отнюдь не скандинавскую внешность, профессионал мгновенно оценил последствия своей оплошности, и, без объяснения причин, дезавуировал запрос, подписанный его собственным институтским руководством, ибо опасался реакции совсем другого начальства и в совсем другом ведомстве.
Опытный администратор декан нашего факультета, наконец, взял себя в руки, и прервал явно затянувшуюся паузу : “У меня есть предложение - отложить вопрос о распределении Несиса до окончания нашего заседания”.
Мне пришлось выйти в коридор, и, пропустив вперед всех студентов свой группы, унизительно дожидаться решения своей участи. Впрочем, я был не одинок. Вскоре, в таком же незавидном положении оказалась одна из самых прилежных моих соучениц – уроженка Смоленска Галя Розенгард.
Нас, двоих пригласили к шапочному разбору – все перспективные места были уже заняты. Пришлось выбирать только из двух производств, готовых принять на работу инженеров- электрохимиков с такими ненадежными фамилиями. Здесь необходимо подчеркнуть, что после Шестидневной войны на Ближнем Востоке прошло чуть больше года, и действовало негласное указание - “инвалидов пятого пункта” держать подальше от каких-либо технологических или, тем более, оборонных секретов.
Я выбрал филиал ювелирного завода, расположенного внутри Гостиного двора, а Галине предстояло заняться никелировкой металлических кроватей на мебельной фабрике.
Часто вспоминая тот день, я думаю, как мне тогда повезло. Ведь стоило тому, поначалу проморгавшему мое неарийское происхождение, кадровику выйти покурить, и я попал бы в ящик, получил бы какой - никакой допуск, и вся моя жизнь потекла бы по совсем другому - скучному и бессмысленному руслу. Возможно, я стал бы кандидатом технических наук, через несколько лет продвинулся бы по службе, но большую часть жизни провел бы за железным занавесом, отсиживая свои обязательные восемь часов в абсолютно чуждом для меня замкнутом пространстве, страдая от клаустрофобии и изнывая от тягостного положения “человека 2-го и 19-го числа”, как называл мой дед советских госслужащих.
Как тут не задуматься о странных проявлениях загадочного фатума, отраженного в народной мудрости прекрасной русской пословицей: “Не было бы счастья, да несчастье помогло”.
На следующий день на площадке лестницы, ведущей на кафедру электрохимии, я встретил профессора Федотьева. Высоченный старик в долгополом старомодном плаще крепко пожал мою руку своими , пожелтевшими от привычного “ Беломора”, длинными пальцами и, как-то мгновенно ссутулившись, произнес фразу, которую я запомнил на всю жизнь: “Мне, как русскому человеку, вчера было очень стыдно.”
|
| |
| |
