| Дяловская | Дата: Воскресенье, 16.06.2013, 20:55 | Сообщение # 1 |
|
Полковник
Группа: Модераторы
Сообщений: 96
Статус: Оффлайн
| Николаева Г.Н
Страницы истории Отечества в произведениях русской литературы и живописи XIX века
Плох тот народ, который не помнит, не ценит и не любит своей истории.
В.М. Васнецов
В.В.Стасов говорил: «Русское искусство – родной брат русской литературы. У обоих одна и та же душа, один дух, сердце и смысл, одни и те же стремления, одни и те же любви и ненависти, упования, надежды и задачи, одна и та же натура созидателей и творцов». Русская литература и живопись XIX века отличаются глубоким интересом к национальной истории, обращением писателей и художников к важнейшим переломным событиям в исторической судьбе Отечества, пониманием роли народа как основной движущей силы исторического процесса, поэтому произведения русской классической литературы и живописи XIX века внесли неоценимый вклад в развитие мирового искусства.
В 1879-1880 гг. В.М. Васнецов под впечатлением памятника древнерусской литературы «Слова о полку Игореве» создаёт реквием павшим защитникам родной земли – картину «После побоища Игоря Святославича с половцами». «Билися день, билися другой;на третий день к полудню пали стяги Игоревы… тут кровавого вина недостало; тут пир закончили храбрые русичи: сватов напоили, а сами полегли за землю Русскую» (Слово о полку Игореве).
На картине запечатлён итог неудачного сражения новгород-северского князя Игоря Святославича с половцами в 1185 году. Перед нами – поле сечи, усеянное телами павших воинов и объятое мёртвой тишиной. Ветер унёс лязг и грохот битвы, яростные крики сражающихся и стоны раненых. Слышны лишь резкие, рассекающие воздух взмахи крыльев птиц-стервятников, бьющихся над трупами. На зелёном разнотравье покоятся тела погибших воинов. Вот юный княжич, грудь которого пронзила вражеская стрела. Его мягкий, почти девичий, лик, обрамлённый русыми волосами, горестен и прекрасен. Венком окружили голову княжича склонённые васильки и ромашки. Рядом с ним привольно раскинулся на траве витязь. Кажется, что этот богатырь спит, но ему не суждено уже встать никогда. Медленно восходит над полем битвы жёлто-кровавый диск луны, озаряя мёртвый лик побоища «на реке на Каяле, у Дона великого!» В сумеречном лунном свете поблёскивают шлемы, острые секиры, булатные мечи, красные щиты павших русичей. Здесь нет живых, и никто из них не расскажет о страшной трёхдневной сече «за землю Русскую».
Лишь «Боян, старинный соловей», воспевший деяния «старого Ярослава» и «храброго Мстислава», песнотворец Святослава и любимец Олега Святославича, «приступая к вещему напеву», поведал о битвах этого времени. «Боян же вещий, если хотел кому песнь воспеть, то растекался мыслию по древу, серым волком по земле, сизым орлом под облаками. Боян же, братья, не десять соколов на стадо лебедей напускал, но свои вещие персты на живые струны воскладал…» (Слово о полку Игореве).
В 1910 году В.М. Васнецов написал картину «Баян». На высоком холме в окружении витязей сидит седой Баян с гуслями в руках. Он «знал немало подвигов и схваток» и будучи «исполнен дивных сил», перебирая струны, вдохновенно пел – и вот «раздался глас приятный / И звонких гуслей беглый звук; /Все смолкли, слушают Баяна» (так писал о нём А.С. Пушкин в поэме «Руслан и Людмила»).
О «делах давно минувших дней, преданьях старины глубокой» в «Песне про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова», созданной М.Ю. Лермонтовым, поведали гусляры: «Ай, ребята, пойте – только гусли стройте! /Ай, ребята, пейте – дело разумейте!.. / Гей вы, ребята удалые, / Гусляры молодые, / Голоса заливные! / Красно начинали – красно и кончайте, / Каждому правдою и честью воздайте».
В 1899 году В.М. Васнецов написал картину «Гусляры». В просторной избе из толстых брёвен с широкими плахами пола, перед большой аркой окна сидят на красной лавке три певца: слева – юный гусляр с узким, как на иконе, лицом, в центре – седой старик аскетического вида с длинной по грудь бородой, справа – человек средних лет. Мысленно обратив свой взор к картинам былых времён, они в лад перебирают струны гуслей и проникновенно поют о русской земле и её необозримых просторах, о жизни в избах и в теремах, о светлых надеждах народа и о тучах, собравшихся над головами русских людей. Льётся неторопливая плавная мелодия, звучит восторженная и печальная песня…
«Ох ты гой еси, царь Иван Васильевич! / Про тебя нашу песню сложили мы, / Про твово любимого опричника / Да про смелого купца, про Калашникова; / Мы сложили её на старинный лад, / Мы певали её под гуслярный звон/ И причитывали да присказывали» (Песня про царя Ивана Васильевича…).
В 1885 году В.М. Васнецов сделал ряд иллюстраций к произведению М.Ю. Лермонтова «Песня про царя Ивана Васильевича…»: «И опричник молодой застонал слегка, / Закачался, упал замертво; / Повалился он на холодный снег, / На холодный снег, будто сосенка, / Будто сосенка во сыром бору / Под смолистый под корень подрубленная. / И, увидев то, царь Иван Васильевич / Прогневался гневом, топнул о землю / И нахмурил брови чёрные…»
Это были первые шаги В.М. Васнецова на пути к созданию образа Ивана Грозного, личность которого давно интересовала художника. Спустя некоторое время он написал маслом небольшой портрет царя, а затем – несколько полотен: «Иван Грозный беседует с колдуном», «Грозный смотрит на комету, предвещающую ему смерть» и др. Лишь через 12 лет – в 1897 году – была написана картина «Царь Иван Васильевич Грозный». В процессе работы над образом Ивана Грозного В.М. Васнецов говорил: «Бродя по Кремлю, я как бы видел Грозного. В узких лестничных переходах и коридорах храма Василия Блаженного слыхал поступь его шагов, удары посоха, его властный голос».
Художник изобразил царя в полный рост на ступенях лестницы одного из коридоров царского терема в Кремле. Облачённый в дорогую соболью шубу в парчовом чехле и красные сафьяновые сапоги, расшитые золочёными нитями, Грозный, опираясь на посох, направляется к выходу из дворца. Несмотря на внешнее спокойствие и величие этого могущественного владыки, в его глазах – потаённая тревога, страх, боязнь возмездия за раздавленную им народную волю. Неслучайно на уровне ног Грозного художник поместил небольшое окошко, за которым видны крыши домов Москвы, униженной и растоптанной царём-властелином, построившим могучее государство на костях бесчисленных жертв.
Образ царя-деспота, залившего Русь кровью, был создан и другим художником – И.Е. Репиным, написавшим в 1885 году картину «Иван Грозный и сын его Иван 16 ноября 1581 года». Работая над этой картиной в течение трех лет (с 1882 г. по 1885 г.), художник испытывал огромное напряжение: «…минутами становилось страшно. Я отворачивался от этой картины, прятал её. На моих друзей она производила то же впечатление. Но что-то гнало меня к этой картине, и я опять работал над ней».
Здесь запечатлён трагический момент, когда в припадке гнева Иван Грозный нанёс ударом посоха в висок смертельную рану своему сыну. Рухнул на устланный коврами пол царевич Иван, а отец-убийца бросился к нему в порыве ужаса и запоздалого раскаяния. Царь приподнял умирающего сына, зажал его рану рукой. Страшно обрамлённое редкими растрёпанными волосами и перепачканное кровью лицо царя с остекленевшим взглядом, который прижался к голове сына исступлённым поцелуем. Царевич пытается приподняться, опираясь о пол слабеющей рукою. Тень улыбки на его лице и светящийся немым укором угасающий взгляд потрясают не меньше, чем испачканное кровью лицо Ивана Грозного. Художник И.Н. Крамской говорил, что при взгляде на это полотно возникает странное чувство – «не знаешь, кого больше жаль». Здесь две жертвы: сын – жертва деспотичного отца, потерявшего над собой власть, и отец – жертва интриг и заговоров своего времени. В трагедии самодержца, убившего в гневе и ярости собственного сына, И.Е. Репин увидел ситуацию безграничной власти деспота и неминуемого возмездия за безвинно пролитую кровь. В картине господствуют все оттенки алого цвета: буровато-малиновый на валике с опрокинутого кресла, ярко-малиновый и алый с разводами на лежащих на полу коврах, нежно розовый на одежде царевича. Все эти оттенки с новой силой вспыхивают горячей струёй крови на его лице. Каждый сантиметр картины кричит: «Довольно крови!»
Исторический сюжет И.Е. Репин использовал и в другой картине – «Запорожцы пишут письмо турецкому султану», посвящённой вольным, свободолюбивым запорожским рыцарям. Над ней художник работал в течение 13 лет – с 1878 г. по1891 г. В основе картины – действительное историческое событие конца XVII века: в 1676 году турецкий султан Махмуд IV послал запорожцам «грозную грамоту», в которой приказывал им добровольно и без сопротивления сдаться. Запорожцы не остались в долгу и отправили султану хлёсткий озорной ответ: «Ты шайтан турецкий, проклятого чёрта брат и товарищ и самого люцыпера секретарь! Який ты в чёрта лыцарь?.. Не будешь ты годен сынив хрестьянских пид собою мати; твого вийска мы не боимость, землёю и водою будем бытьця з тобою. Числа не знаем, бо календаря не маем, месяц у ниби, год у книзи, а день такий у нас, як и у вас, поцелуй за те ось куди нас, тай убирайся вид нас, бо будемо лупити вас!.. Кошовой атаман Иван Сирко зов сим кошом запорожським». И.Е. Репин изобразил запорожцев в тот момент, когда они, сгрудившись у грубо сколоченного стола и перебивая друг друга, сочиняют знаменитое письмо, в которое каждому хочется вставить своё словцо. Виновником взрыва хохота является сидящий за столом полуобнажённый казак, метавший банк в карточной игре и вынужденный по законам Запорожской Сечи снять рубаху во избежание жульничества. Этот весельчак – типичный запорожец, всегда готовый к походной жизни: на поясе у него баклага с вином, боевой топор и даже ложка, а на коленях лежит бандура. Именно ему принадлежит та «гарная» сочная фраза, которая пришлась по душе его товарищам. Недаром так выразителен жест его левой руки и лукаво прищурены глаза. Острослова по достоинству оценил его сосед, который в порыве восторга опустил на спину приятеля свой литой кулак. Хохочет, ухватившись за бока, запорожец в красном жупане, жгуче-алой свитке и таких же шароварах. Этот толстяк олицетворяет собой весёлость казачьей вольницы. В его хохоте есть что-то доброе и по-детски наивное. Комичны его белоснежная кудлатая шапка, лоснящееся лицо, нос картошкой и вислые сивые усы. Лукаво усмехается в усы писарь, который тоже вложил немало изобретательности в текст письма султану. За спиной у писаря – мрачноватая фигура кошевого атамана Ивана Сирко. Его хищный орлиный нос, крылатые густые брови, сверлящий взгляд в упор, энергичный жест руки, держащей трубку, решительный поворот фигуры – всё говорит о властном военачальнике, ответственном за судьбу своего войска и не знающем пощады к врагу. Иван Сирко не раз добирался с казаками до Царьграда, а во время последнего похода в Крым освободил из неволи около 6 тысяч соплеменников.
Композиция картины подчёркивает сплочённость и боевое товарищество людей сильных и храбрых, честных и простых, единых в своих помыслах и делах. Невольно вспоминаются строки из повести Н.В. Гоголя «Тарас Бульба»: «Бывали и в других землях товарищи, но таких, как в русской земле, не было…». Раскрывая идейную суть своей картины, И.Е. Репин писал: «Запорожье меня восхищает … свободой, подъёмом рыцарского духа. Удалые силы русского народа отреклись от житейских благ и основали равноправное братство на защиту лучших своих принципов… в то время, когда целыми тысячами славяне уводились в рабство… когда была поругана честь и свобода… И вот эта горсть удальцов… усиливается до того, что не только защищает всю Европу от восточных хищников, но грозит даже их сильной тогда цивилизации и от души хохочет над их восточным высокомерием».
Народ как действенную силу, творящую историю, показал на своих полотнах великий русский живописец В.И. Суриков. Обратившись к событиям конца XVII- начала XVIII вв., он написал свою первую большую историческую картину – «Утро стрелецкой казни» (1878-1881гг.).
В стихотворении «Стансы» А.С. Пушкин сказал: «Начало славных дней Петра /Мрачили мятежи и казни». Подробно описанная в «Дневнике путешествия в Московию» секретаря австрийского посольства Иоганна Георга Корба казнь 200 стрельцов 13 февраля 1699 года послужила источником фактических сведений для этой картины В.И. Сурикова. Художник творчески использовал эти описания, несколько отступив от них: во-первых, перенёс место действия казни из села Преображенского на Красную площадь, что приобрело большую историческую значимость; во-вторых, уделил основное внимани не моменту самой казни, а последним минутам её ожидания, чтобы показать всю глубину трагедии народа, его страдание, стойкость и силу духа. Стрельцы без страха встречают смерть, но каждый из них по-своему переживает её приближение. В центре картины – стрелец, стоящий на телеге. Он повернулся спиной к царю и прощается с народом, низко кланяясь ему в пояс по старинному русскому обычаю. Слева от него – седой стрелец в белой рубахе, который утешает рыдающих родственников и мужественно ждёт смерти. Чернобородый стрелец в красном накинутом на плечи кафтане погружён в свою суровую думу. Он даже не замечает, что его молодая жена с бледным, заплаканным лицом тянет его за полу кафтана, пытаясь добиться прощального слова. В телеге сидит стрелец с рыжей бородой, в красной лихо заломленной шапке. Его руки связаны, ноги забиты в колодки, но воля его не сломлена. Гордо поднята голова, судорожно сжата в руках горящая свеча, а взор, полный неукротимой ненависти, устремлён в сторону Петра. Внутренне напряжённый, несломленный, этот стрелец является воплощением непокорности, бунтарского духа. Одного стрельца уже ведут к виселице. Прощание с сынишкой и женой, исступлённо кричащей от горя, надломило его: он едва идёт, голова опущена, руки бессильно повисли. Проститься в последний раз со своими мужьями, сыновьями и отцами пришли жёны, матери и дети. Художник показал их безысходное горе. На первом плане – старая сгорбленная женщина в тёмной одежде, много видевшая за свою долгую и тяжёлую жизнь, окаменевшая от горя. Рядом с ней девочка в красном платочке. Её глаза широко раскрыты, она плачет от страха, не понимая, что происходит вокруг. Лица её матери, сидящей на земле, не видно, потому что оно закрыто руками, голова опущена, плечи поникли от беспредельного отчаяния.
Стрельцам и их близким противопоставлен на картине Пётр. Сидящий на коне, он неподвижен, как статуя на пьедестале, взгляд царя гневен и беспощаден. В его фигуре, в повороте головы чувствуется убеждённость в правоте своей борьбы: «Не простой был бунт… Гангреной всё государство поражено… Гниющие члены железом надо отсечь» (А.Н. Толстой. Петр Первый).
Существенное значение в композиции картины имеет архитектурный фон: силуэту собора Василия Блаженного противопоставлены строгие контуры кремлёвских башен, так же как мятущаяся народная масса противопоставлена решительному и гневному Петру, изображённому на фоне кремлёвских стен. Тревожность переживаемых событий подчёркнута и колоритом картины: яркими вспышками пламени горящих свечей; белыми на смерть одетыми рубахами стрельцов; оттенками красного цвета (подобно капелькам крови) в их одежде (шапке, кафтане) и платке на голове девочки.
Художник В.А. Серов, обратившийся к эпохе Петра I, стремился показать историческую значимость личности «монарха-работника», который «уздой железной Россию поднял на дыбы»: «То академик, то герой, / То мореплаватель, то плотник, / Он всеобъемлющей душой / На троне вечный был работник» (А.С. Пушкин. Стансы).
На картине «Петр I», написанной в 1907 году, изображена будущая набережная Петербурга, которого тоже пока ещё нет. Видны лишь сваи, разрытая земля, строительный мусор. Размашистым шагом идёт Пётр I, за которым еле успевают придворные. Холодный ветер бьёт в лицо, но Петр I, не сгибаясь, идёт навстречу этим резким порывам. Впереди ему видится величественный Петербург и экономически сильная российская держава: «И думал он: / Отсель грозить мы будем шведу. / Здесь будет город заложен / Назло надменному соседу. / Природой здесь нам суждено / В Европу прорубить окно, / Ногою твёрдой стать при море (А.С. Пушкин. Медный всадник).
К трагическим событиям Отечественной войны 1812 года обращались многие художники, среди который наиболее известен В.В. Верещагин, который в течение 17 лет (с 1887 г. по 1904 г.) работал над циклом «1812 год» и успел написать 20 картин. Художник говорил, что хотел показать в них «великий национальный дух русского народа, его самоотверженность и героизм в борьбе с врагом». Цикл открывается темой Бородинского сражения, которое стало, по словам Л.Н. Толстого, «началом конца армии Наполеона». Сам император признавался: «Из всех моих сражений самое ужасное то, которое я дал под Москвою. Французы в нем показали себя достойными одержать победу, а русские стяжали право быть непобедимыми». На картине «Конец Бородинского боя» показаны страшные последствия этой кровавой битвы. Мы видим ужас человеческой бойни на батарее генерала Н.Н. Раевского, где совершались подвиги беспримерной храбрости. Французы потеряли здесь 3000 человек; у русской армии целый 7-й корпус был настолько расстроен, что его вывели за боевую линию.
«Вам не видать таких сражений!.. / Носились знамена, как тени, / В дыму огонь блестел, / Звучал булат, картечь визжала, / Рука бойцов колоть устала, / И ядрам пролетать мешала / Гора кровавых тел. / Изведал враг в тот день немало, / Что значит русский бой удалый, / Наш рукопашный бой!..» (М.Ю. Лермонтов. Бородино).
Вскоре после Бородинского сражения в подмосковной деревне Фили состоялся военный совет, на котором предстояло решить: давать генеральное сражение и рисковать потерей армии или оставить Москву без боя. В 1882 году художник А.Д. Кившенко написал картину «Военный совет в Филях», которая по своему содержанию соответствует описанию, данному Л.Н. Толстым в романе «Война и мир»: «В просторной лучшей избе мужика Андрея Савостьянова в два часа собрался совет. Мужики, бабы и дети мужицкой большой семьи теснились в чёрной избе через сени. Одна только внучка Андрея, Малаша, шестилетняя девочка, оставалась на печи в большой избе. Малаша робко и радостно смотрела с печи на лица, мундиры и кресты генералов, одного за другим входивших в избу и рассаживавшихся в красном углу, на широких лавках под образами… Кутузов сидел от них особо, в тёмном углу за печкой. ...Вокруг мужицкого елового стола, на котором лежали карты, планы, карандаши, бумаги, собралось много народа… На лавку сели Ермолов, Кайсаров и Толь. Под самыми образами сидел Барклай де Толли. Второй уже день он мучился лихорадкой… Рядом с ним сидел Уваров и негромким голосом что-то сообщал Барклаю. Маленький, кругленький Дохтуров… внимательно прислушивался… С другой стороны сидел граф Остерман-Толстой и казался погружённым в свои мысли. Раевский с выражением нетерпения… поглядывал то на Кутузова, то на входную дверь. Красивое и доброе лицо Коновницына светилось нежной и хитрой улыбкой… Все ждали Бенигсена, который заканчивал свой вкусный обед под предлогом нового осмотра позиции. ...когда в избу вошёл Бенигсен, Кутузов выдвинулся из своего угла и подвинулся к столу, но настолько, что лицо его не было освещено… Бенигсен открыл совет вопросом: «Оставить ли без боя священную и древнюю столицу России, или защищать её?» Последовало долгое и общее молчание. Все лица нахмурились, и в тишине слышалось сердитое кряхтенье и покашливание Кутузова. Все глаза смотрели на него… – Священную древнюю столицу России! – вдруг заговорил он, сердитым голосом повторяя слова Бенигсена и этим указывая на фальшивую ноту этих слов. – Позвольте вам сказать, ваше сиятельство, что вопрос этот не имеет смысла для русского человека… Вопрос, для которого я просил собраться, это вопрос военный: «Спасенье России в армии. Выгоднее ли рисковать потерею армии и Москвы, приняв сраженье, или отдать Москву без сражения?» Начались прения. Бенигсен не считал ещё игру проигранною. Допуская мнение Барклая и других о невозможности принять оборонительное сражение под Филями, он… предлагал на другой день ударить на правое крыло французов… Ермолов, Дохтуров и Раевский согласились с мнением Бенигсена… – Я, господа, – сказал Кутузов, – не могу одобрить плана графа… Некоторые будут не согласны со мной. Но я (он остановился) властью, врученной мне моим государем и отечеством, я – приказываю отступление».
Для Наполеона настал тот день, которого он и его маршалы и солдаты ожидали с таким нетерпением: они дошли до Москвы. Этому моменту посвящена картина В.В. Верещагина «Перед Москвой в ожидании депутации бояр».
2 сентября в 2 часа дня Наполеон въехал на Поклонную гору, находящуюся в 3-х верстах от Москвы, и остановился в ожидании депутации бояр с ключами от столицы и с мольбою о пощаде, но никого не было, никто его не встречал, как это всегда бывало прежде. «Напрасно ждал Наполеон, / Последним счастьем упоенный / Москвы коленопреклоненной / С ключами старого Кремля: / Нет, не пошла Москва моя / К нему с повинной головою. / Не праздник, не приемный дар, / Она готовила пожар / Нетерпеливому герою» (А. С. Пушкин. Евгений Онегин).
Как только армия Наполеона вступила в Москву и император расположился в Кремле, в городе начались пожары. Из-за сильного ветра в ночь с 3-го на 4-е сентября огонь охватил почти всю Москву. Этому посвящено полотно «Зарево Замоскоречья». Когда наступил день, разбушевавшаяся пламенная стихия приблизилась к самому Кремлю. Видя, как пламя все шире и шире распространяется вокруг Кремля, сознавая всю бесполезность борьбы с ним, чувствуя, что оставаться в этом аду – значит бессмысленно рисковать своей жизнью, Наполеон пешком вышел из Кремля. Этому момменту посвящена картина «Сквозь пожар». Император едва не погиб в огненном море и с величайшим трудом добрался к вечеру до Петровского дворца, расположенного в Петровском парке. «Подвигло мщение Москву: / Вспылала пред врагами / И грянулась на их главу / Губящими стенами» (В.А. Жуковский. Певец во стане русских воинов).
Оставаться в Москве, лишенной жителей, среди ее обгорелых развалин, без провианта, в обстановке, угнетающе действовавшей на душу, для Наполеона было немыслимо. Он осознавал необходимость что-то предпринять. Можно было уйти назад, но это значило бы открыто признать неудачу русского похода, что было невыносимо для самолюбия Наполеона. Не оправдался и расчет на то, что после захвата Москвы император Александр I запросит мира. 20 дней ждал Наполеон вестника мирных переговоров и... не дождался. Наконец, решил сам первым сделать мирные предложения. Наполеон отправил к Кутузову в лагерь при Тарутине маршала Лористона вести мирные переговоры, сказав: «Я хочу мира, слышите, дайте мне его во что бы то ни стало! – только честь как-нибудь спасите!» Картина «Мир во что бы то ни стало (Наполеон и Лористон)». 23-го сентября Лористон, принятый Кутузовым, стал жаловаться на жестокое обращение русских крестьян с пленными французами. На это Кутузов отвечал, что «ежели бы он и желал изменить образ мыслей в народе, то не мог бы успеть в том, потому что русские считают эту войну вторым нашествием татар, и он не в состоянии переменить понятия целого народа». Тогда Лористон стал говорить о мире. «Эта война необыкновенная, неслыханная, должна ли продолжаться вечно? Государь мой искренно желает положить предел вражде между двумя великими народами, и положить его навсегда». На это последовал исторический ответ Кутузова: «Я подверг бы себя проклятию потомства, если б сочли, что я подал повод к какому бы то ни было примирению; таков в настоящее время образ мыслей нашего народа».
В басне «Волк на псарне» И.А. Крылов сказал об этом словами мудрого Ловчего: «Ты сер, а я, приятель, сед, / И волчью вашу я давно натуру знаю; / А потому обычай мой: / С волками иначе не делать мировой, / Как снявши шкуру с них долой…»
В конце октября, когда армия Наполеона вынуждена была начать отступление из Москвы, разыгралась народная война. Вооружившись чем попало (топором, косой, медвежьей рогатиной или просто толстой дубиной), крестьяне, скрываясь по лесам и пробираясь по только им известным тропам, выслеживали неприятеля и забирали в плен, а тех, кто пытался сопротивляться, избивали без всякой пощады. В основе картины «Не замай, – дай подойти!» – история деревенского старосты со Смоленщины Семёна Архипова, который вместе со своим отрядом захватил в плен около 2000 французов и более 1500 человек уничтожил. Подобный образ есть и в романе Л.Н. Толстого «Война и мир»: «Тихон Щербатый был один из самых нужных людей в партии. Он был мужик из Покровского под Гжатью… оказал большую охоту и способность к партизанской войне. Он по ночам уходил на добычу и всякий раз приносил с собой платье и оружие французское, а когда ему приказывали, то приводил и пленных… Тихон не любил ездить верхом и всегда ходил пешком, никогда не отставая от кавалерии. Оружие его составляли мушкетон, который он носил больше для смеха, пика и топор, которым он владел, как волк владеет зубами… Тихон был самый полезный и храбрый человек в партии. Никто больше его не открыл случаев нападения, никто больше его не побрал и не побил французов…»
«Дубину народной войны» показал и художник И.М. Прянишников на картине «Война 1812 года». Л.Н. Толстой в романе «Война и мир» писал об этом так: «…благо тому народу, который в минуту испытания, не спрашивая о том, как по правилам поступали другие в подобных случаях, с простотою и легкостью поднимает первую попавшуюся дубину и гвоздит ею…». Наполеону ничего не оставалось делать, как продолжать своё стремительное отступление сначала по старой смоленской дороге, потом по дороге из Красного по направлению к Минску (картина «На большой дороге. Отступление, бегство...»). Можно представить, что должен был испытывать Наполеон во время этого шествия между бренными останками своей армии. Мысли его, вероятно, были ужасны, а состояние духа отчаянное. Затерянный среди снегов России и медленно идущий во главе своей некогда великой армии по дороге, где каждый шаг отмечен смертью, Наполеон выглядит не прежним непобедимым полководцем, а несчастным человеком. Для солдат его армии единственно заветной целью стало желание поскорее выбраться за пределы суровой страны, где на каждом шагу их сторожил холодный и безмолвный ужас (картина «Ночной привал великой армии»). Медленно двигались они, спотыкаясь и падая, постоянно уменьшаясь в численности, так как многие из упавших не имели больше сил, чтобы подняться. Так совершалось неслыханное отступление армии, которая менее чем полгода назад вошла в Россию, гордая и окрыленная мечтой покорить её. Теперь даже кровавые ужасы Бородина потускнели перед жестокими пытками этого отступления и гибели. Л.Н. Толстой в романе «Война и мир» писал: «…дубина народной войны поднялась со всей своей грозной и величественной силой и, не спрашивая ничьих вкусов и правил… не разбирая ничего, поднималась, опускалась и гвоздила французов до тех пор, пока не погибло всё нашествие».
|
| |
| |
