| gesl | Дата: Среда, 28.09.2011, 23:22 | Сообщение # 1 |
|
Генерал-лейтенант
Группа: Модераторы
Сообщений: 320
Статус: Оффлайн
| В шахматы я пришел поздно, по нынешнему времени безнадежно поздно, - в тринадцать лет. Это тем более удивительно, что почти мифологизированная атмосфера древней игры присутствовала в нашем доме задолго до моего рождения. Большинство одноклассников моей мамы – Наташи Альтшулер - были страстно увлечены шахматами, что, впрочем, было достаточно характерным явлением для ленинградских юношей тридцатых годов прошлого века. Даже, закончив школу и поступив в Вуз , они нет-нет, да и забегали в родной для них шахматный клуб Дворца пионеров…
Но грянула война и, «не многие вернулись с поля». Первый муж моей мамы, остроумный и веселый Иосиф Воркунов, первокатегорник за доской и популярный в этой среде мастер шахматного «звона», знавший чуть ли не наизусть романы Ильфа и Петрова, ушел на фронт добровольцем и погиб, как и большинство абсолютно не подготовленных гуманитариев Ленинградского Университета, в кровавой мясорубке на подступах к родному городу. У нас в доме хранится его единственная открытка, дошедшая до Баскова переулка: «Завтра иду в бой минометчиком: миномет видел на картинке». Эта горькая шутка накануне гибели – красноречивее и страшнее многих томов исследований и мемуаров, заполнивших спустя двадцать – тридцать лет полки книжных магазинов и библиотек.
Воспоминания близких людей, благодаря эмоциональности их рассказов, как бы проникают в память, и становятся генетически твоими собственными. События, произошедшие до твоего появления на свет, воспринимаются как пережитые тобою, а люди, чей жизненный путь прервался до твоего рождения, каким-то почти мистическим образом, становятся твоими современниками.
Именно так, стал для меня родным и, абсолютно осязаемым образ Оси Воркунова, погибшего за шесть лет до моего появлений на свет. Позволяю себе именовать его так фамильярно не потому, что сейчас я уже старше его в три раза. Так его называли друзья- шахматисты, недавно ушедшие от нас: профессор Исаак Айзенштадт (мой старший товарищ по команде Технологического института); известный тренер и мастер Ефим Столяр, популярнейший доктор (и в силу доброжелательного характера, да и, чего греха таить, в связи с его специфической медицинской специализацией) , участник легендарного блокадного чемпионата Ленинграда Аркадий Левин. Кстати, Аркадий Михайлович всю жизнь хранил в своей библиотеке знаменитый труд А.Алехина “Мои лучшие шахматные партии” с дарственной надписью от Оси.
В горниле войны чудом уцелели два его одноклассника -Абрам Трескунов, которого почему-то и в зрелом возрасте называли Гуля, и Давид Гурвич. Оба впоследствии стали моими шахматными партнерами и, несмотря на разницу в возрасте, друзьями.
Трескунов после фронта остался служить в армии, но находил время и для шахмат. Помню, что он прекрасно атаковал, и не так то просто было держать оборону в излюбленных им острых дебютах - гамбите Шара – Геннинга или контр-гамбите Альбина.
Давид Гурвич стал кандидатом исторических наук, работал в Публичной библиотеке, но во время борьбы с космополитизмом, за ничего не значащий разговор с итальянским коллегой, остался без работы, и, лишь после смерти Сталина, сумел устроиться в среднюю школу учителем истории. В начале шестидесятых годов мы с азартом играли с ним тренировочный матч на даче в Зеленогорске. Необходимо отметить, что довоенные первокатегорники, как их тогда называли, были крепкими орешками, и, думается, по силе игры, не уступали современным кандидатам в мастера.
Мой отец, Ефим Несис, также был первокатегорником, но представителем другой, знаменитой шахматной школы - украинской. В юности его партнером и другом был удивительный человек, и замечательный гроссмейстер Исаак Болеславский. Встречались они и после войны. В нашей семье существует легенда, что первый в жизни апельсин я получил из рук Исаака Ефремовича, вернувшегося в конце 40-х годов с какого-то крупного международного соревнования, и по дороге домой заглянувшего к своему старому другу в Ленинград.
В школьные годы мой отец считался на Украине перспективным шахматистом. Но судьба распорядилась иначе. Получив аттестат зрелости в возрасте 16 лет, он в 1938 году поступил на физический факультет Днепропетровского Университета, а в неполные 22 года с дипломом учителя математики и физики был направлен в Военную Академию химической защиты. Вскоре, в связи с ухудшающимся положением на фронтах, он был отправлен под Сталинград в качестве командира огнеметного взвода, а затем и командиром роты химзащиты. Сталинград, Курская дуга, форсирование Днепра при освобождении Кировограда, сражение в Бессарабии – таков его послужной список.
Лишь во фронтовом госпитале, где он провел более полугода после тяжелого ранения под Будапештом, удалось вспомнить про любимую игру. Затем Ленинград, Политехнический институт, участие в различных соревнованиях, и бесконечные блиц – партии с товарищем по команде, будущим гроссмейстером Леонидом Шамковичем.
Лет десять назад Е.С.Столяр подарил мне таблицу первенства общества “Наука” конца 40-годов, где наряду с именами известных шахматистов послевоенного Ленинграда есть и фамилия моего отца. Но серьезная учеба, защита кандидатской, а затем и докторской диссертации перевесили чашу весов не в пользу шахмат.
В клане Несисов, ведущем свой род из Каменец-Подольской губернии, шахматы были почитаемы и популярны. Об этом поведал мне мой друг и родственник Натан Израилевич Несис – большой любитель и поклонник древней игры. Играл в шахматы и его дед Герц Несис, учительствовавший до революции в городке Синькове на Украине. Обучил он игре и своего маленького сына. В 1920 году в Проскурово во время еврейского погрома, учиненного, как тогда говорили, белополяками, он погиб, оставив двенадцатилетнего Израиля и двух его сестер сиротами. Единственному в семье мужчине надо было помогать матери. Грамотный и смышленый мальчик был принят на работу в местную типографию помощником наборщика. В 19-ти летнем возрасте он был призван в Красную Армию, закончил офицерские курсы, служил в Проскурове , женился, но находил время и на шахматы. Войну он встретил в Киеве в должности помощника командующего бронетанковыми войсками Киевского особого военного округа . К тому времени у него уже было два сына - семилетний Анатолий и четырехлетний Натан.
Характерно, что кадровый офицер, находившийся по долгу службы не где- то, в далеком тылу, а, в прямом смысле, на передовом крае обороны страны, посоветовал своей жене не паниковать, а лишь при подходе немцев к Киеву покинуть вместе с двумя малолетними детьми квартиру в престижном доме, расположенном напротив памятника Богдану Хмельницкому, и на время военных действий переехать на тихую киевскую окраину. Видимо, даже профессионалы, одурманенные сталинской пропагандой, не понимали с каким чудовищным и могучим врагом столкнулись они в битве не на жизнь, а на смерть?!
К счастью, прозорливость его супруги Доры Фукельман, настоявшей на немедленной эвакуации детей на Урал, спасла их от неминуемой гибели.
Семья Фукельманов была до революции весьма зажиточной и многочисленные братья Доры получили высшее образование. Ее старший брат Леон по окончанию Одесского университета стал экономистом. Прекрасно владея иностранными языками, он был направлен на работу в торгпредство в Ригу, а затем и в Китай. В Советском Союзе он бывал не часто, предпочитая проводить отпуск в соседней Японии. Со своей будущей женой Еленой он познакомился еще во время службы в Латвии. Она была родом из старинного курляндского города Кулдига.
Ее сестра Беатриса - мать известного иллюзиониста Эмиля Теодоровича Кио ( Гиршфельда) и приютила в небольшой квартире в городе Молотове дальних родственников из Киева. Приведу еще один пусть и юмористический штрих, подчеркивающий полное отсутствие информации о зверствах гитлеровцев на оккупированных территориях и, как следствие этого - неадекватная оценка угрозы, нависшей над страной. Выросшая в интернациональной и стильной столице буржуазной Латвии, тетя Беатриса где-то в начале 1942 года жаловалась своей сестре, чудом избежавшей ужасов Бабьего Яра :
“Как мы могли эвакуироваться в этот город? Здесь даже негде сделать нормальный маникюр!”
А под Киевом положение Юго- Западного фронта в штабе которого служил Израиль Несис, стала катастрофическим. Войска вели тяжелые оборонительные бои в Правобережной Украине, но вражеское танковое кольцо вокруг них быстро сжималось. Командующий фронтом генерал- полковник М.П. Кирпонос, поддержанный Василевским, Шапошниковым и Буденным, настаивал на немедленном отводе войск из Киева, и просил разрешение от Ставки на отступление из оперативного мешка, но получил отказ. 7 сентября танковая группа под командованием Г.Гудериана вышла к Конотопу с целью полного окружения сил Юго-Западного фронта. Стало ясно, что Киев надо сдавать. Но Сталин был непреклонен, а попытка маршала Буденного настаивать на единственно разумном решении, только привела к его отстранению от должности командующего Южным направлением. Лишь 16 сентября маршал С.К. Тимошенко, отдал устный приказ через начальника оперативного управления штаба И.Х. Баграмяна об отводе войск. Но время было упущено. Фронт потерял управление, был расчленен на отдельные небольшие группы. Практически все командование , включая и генерала Кирпоноса погибло в рукопашном бою. Лишь небольшой горстке офицеров штаба во главе с будущим маршалом Баграмяном с боем удалось вырваться из окружения. Среди них был и Несис. Впереди было участие в Сталинградской битве, где два офицера Несиса - мой отец Ефим и Израиль могли встретиться, но такие чудесные совпадения бывают только в кино. Войну подполковник Несис закончил на Эльбе в городе Плау, где произошла другая знаменательная встреча -двух танковых подразделений – американского и советского. Командиры обеих боевых частей сразу нашли общий язык не только в переносном , но и в прямом смысле. Таким эсперанто для них стал язык идиш, который они оба знали с детства. На память в семье остался кожаный футляр от подаренного фотоаппарата с надписью:
“Подполковнику Несису от американского офицера-танкиста Левинсона.1945год.”
Возвращение в Киев было не веселым. Город лежал в руинах. Дом , в котором семья жила до войны был взорван. Вскоре боевой офицер был переведен в Белоруссию. Сначала в Брест, а затем в Слуцк. Здесь, в конце 1952 его и настигло „дело врачей”. Оно коснулось не только медицинских работников, Начались массовые увольнения из армии офицеров – евреев. Подполковнику Несису, немыслившего свою жизнь вне армейской службы, до военной пенсии оставалось всего пол – года. Однако, и над ним,- боевым, заслуженным офицером нависла реальная угроза досрочной отставки. Пришлось отправиться за поддержкой в Минск к командающему войсками Белорусского военного округа - маршалу Тимошенко, под чьим началом он служил еще в конце 20-х годов. Семен Константинович не забыл старого боевого товарища и “спрятал” его в маленьком местечке Радашковичи в Западной Белоруссии..
Кстати, видимо, от этого названия и произошла редкая фамилия моего сверстника и партнера по шахматным баталиям в соревнованиях студенческого общества “Буревестник” международного мастера Исаака Радашковича. Мы были с ним соседями во время сеанса одновременной игры, который давал Михаил Таль сильнейшим юным шахматистам города в дубовом кабинете Ленинградского Дворца пионеров. Через несколько дней в газете “Ленинские искры” появилась заметка о встрече с молодым экс-чемпионом мира. Помню заключительную фразу из нее : “единственное поражение гроссмейстеру нанес ученик 9-го класса Изя Радашкович, ничейного результата добились ученик 8-го класса Гена Несис и ученица 7-го класса Лена Бажина.” Головокружительная карьера многосторонне талантливого и целеустремленного Исаака Радашковича, который после эмиграции в Израиль сумел занять важный пост в системе ПВО Ирана во времена правления шаха Мохаммеда Реза Пехлеви, могла бы лечь в основу сценария приключенческого фильма.
Младший сын Натан получил аттестат зрелости уже в Радашковичах , но поначалу и ему не помогла серебряная медаль. При попытке в 1955 году поступления в Военно-медицинскую академию в Ленинграде он не прошел медицинской комиссии. Характерно, что после окончания Первого медицинского института с красным дипломом, никаких изъянов в здоровье у него найдено не было. Последовал немедленный призыв в Советскую армию, которой он честно и с достоинством отдал большую и лучшую часть своей жизни.
В 1961 году выпускник ленинградского вуза был направлен врачом в военно-строительный отряд в Архангельскую область. Там его пациенты рубили лес, и было не до шахмат, а вот уже в гарнизонном лазарете, куда он был переведен через год хирургом, партнеры по любимой игре нашлись.
В 1967 году Натан все же поступил в Военно-медицинскую академию. После завершения обучения на хирургическом отделении факультета руководящего состава, он был направлен в самую отдаленную точку Забайкалья на границу с Китаем в город Борзя, известный событиями на легендарной КВЖД. В те времена бытовала популярная среди красноармейцов шутка:
“ Пекину вшивому грозя,
Стоит надменная Борзя. “
А уже после войны, среди не угодивших начальству старших офицеров, существовала такая успокоительная присказка :
“ Меньше взвода – не дадут,
Дальше Борзи – не пошлют! “
У начальника хирургического отделения госпиталя оставалось немного свободного времени, но все же он умудрялся делить его между двумя своими главными увлечениями – рыбной ловлей и шахматами. Пребывание в Борзе имело одно важное преимущество.
Служба там, ввиду невыносимых условий жизни, не могла продолжаться более пяти лет. И вот, после стольких мытарств Натан в 1974 году получает направление в Прибалтийский военный округ в калининградский госпиталь, лучшее, по тем временам, медицинское учреждение Советской Армии.
Огромное, надраенное до блеска помещение на тысячу коек , принадлежавшее до войны Кенигсбергскому военному госпиталю было подчинено блестящему организатору медицины полковнику И. И.Берковичу, ныне проживающему на берегу Средиземного моря в городе Ашдоде. Иосиф Ильич был постоянным партнером Несиса по шахматам во время службы в Калининграде.
Демобилизовался самый старый по сроку службе полковник только в декабре1990 года, а уже через две недели 7января отправился врачом рыболовецкой плавбазы в Англию. Три года он ходил по Атлантике. Наконец, сбылось его старое желание побывать за границей. Во время этих походов он вновь сумел объединить два своих хобби – рыбную ловлю и шахматы. На кораблях было немало любителей, с которыми можно было сразиться во время дальних походов. Натана Израилевича и сейчас можно встретить ранним утром на набережной у Летнего сада, увлеченно занятого ловлей окуньков и лещей. А на торжественном открытии VII-го международного турнира “Юные звезды мира” в 2009 году в Киришах он добился почетной ничьи в сеансе одновременной игры против чемпиона Санкт – Петербурга гроссмейстера Валерия Попова и радовался этому как ребенок.
Огромную роль в моей шахматной судьбе сыграл дядя Анатолий Яковлевич Альтшуллер, историк театра, энциклопедически образованный гуманитарий и большой знаток шахмат Несмотря на разницу в возрасте, составлявшую ровно четверть века, мы были родственниками не столько по крови, сколько по духу.
Любая политическая или культурная новость, требовавшая обсуждения и осмысления, с годами стала вызывать у меня почти рефлекторную реакцию - я автоматически поднимал телефонную трубку, набирал знакомый номер, и эмоционально делился ею с Анатолием Яковлевичем. Его реакция всегда была заинтересованной, как правило, адекватной моим собственным оценкам по содержанию, хотя и более скептической по форме. Нас объединяла не только близость взглядов, но и уникальный культурный феномен, особая область интеллектуальной деятельности – шахматы, Отношение Анатолия Яковлевича к шахматам – тема, без которой биография этого разносторонне одаренного человека воспринималась бы не так объемно.
Однажды в порыве откровенности у него прорвалось потаенное спортивное честолюбие, явно не удовлетворенное в юности. « Ты знаешь, я бы отдал все свои научные степени за звание мастера спорта по шахматам!»
Эту сокровенную мечту, осуществлению которой помешала страшная война, он пронес через всю свою жизнь. Тонкий знаток шахмат, сильный практик, несомненно одаренный и в этом виде творчества, он имел все основания добиться многого в любимой игре и стать рядом со своими партнерами и сверстниками Марком Таймановым, Александром Черепковым, Николаем Копыловым, Ефимом Столяром …
Дед Анатолия Яковлевича ( соответственно, мой прадед ) – Федор Николаевич Альтшулер имел право жительства в Петербурге благодаря воинским заслугам своего отца, призванного в русскую армию сразу же после восстания декабристов и восшествия на престол Николая 1 и прослужившего царю и отечеству долгих тридцать семь лет. Не предав веры своих предков, Николай Альтшулер все же считал русского самодержца помазанником Божиим ( яркий пример религиозного “двуязычия” российских евреев ) и умер в девяностодвухлетнем возрасте, простудившись , приветствуя в крепкий январский мороз, императорский кортеж, проезжавший по Гороховой улице.
Пройдя нелегкий путь от наборщика до владельца типографии и издательства в Эртелевом переулке( ныне улица Чехова), Федор Николаевич сумел дать своим сыновьям прекрасное образование. Иосиф после окончания знаменитого реального училища Я.Гуревича поступил по конкурсу аттестатов в Политехнический институт имени Петра Великого. Юбилейный диплом этого авторитетного высшего учебного заведения, посвященный трехсотлетию дома Романовых, оформленный по эскизу выдающегося русского художника В.Верещагина, хранится у меня как дорогая семейная реликвия.
А младший сын Яков - получил высшее инженерное образование в Дармштадте – известном университетском городке неподалеку от Франкфурта на Майне. К несчастью, жизнь этого красивого и яркого человека оборвалась очень рано. Смерть настигла его в Омске, куда , незадолго до блокады, были эвакуированы многие учебные и научные учреждения Ленинграда и где, перед отправкой на фронт, в танковом училище проходил свои короткие военные университеты будущий боевой офицер Анатолий Альтшуллер. В старинном сибирском городе мне побывать не удалось, но всякий раз, проезжая мимо Дармштадта, испытываю особое волнение.
Нас сближали не только общие фамильные корни и воспоминания, но и сходные пристрастия в шахматах. Впрочем, тому есть убедительное объяснение: у нас был один тренер ( несмотря на большой временной интервал между нашим шахматным обучением ) -Андрей Михайлович Батуев.
Будучи высоким профессионалом в области искусствоведения, Анатолий Яковлевич все же относил любимые им шахматы скорее к виду интеллектуального спорта, чем к одному из жанров искусства. В этом плане любопытна зарисовка шахматного журналиста, Владимира Федорова: « Часто я встречал на матче ( между Каспаровым и Карповым – Г.Н. ) профессора, доктора искусствоведения А.Я.Альтшуллера. Он шахматист с большим стажем, имел первую категорию еще в 30-х годах, участвовал в сеансах одновременной игры, проводимых Эммануилом Ласкером, Хосе Раулем Капабланкой, Михаилом Ботвинником. У него свое отношение к игре соперников: « Мне кажется, что в творчестве Гарри Каспарова и Анатолия Карпова есть общие черты: оригинальная, далекая от шаблона и сложившихся штампов игра. Решения, которые они принимают, неожиданные, труднопредсказуемые. Немного жаль, что двум великим шахматистам приходится постоянно вести изнурительную борьбу, выяснять, кто из них на сегодняшний день сильнейший мире. Это лишний раз подчеркивает, что шахматы, которые мы любим за красоту, тонкость, остроумие, прежде всего - спорт! »
Свой принципиальный взгляд на шахматы он отстаивал, оспаривая мнение даже такого авторитета, каким был для него Михаил Моисеевич Ботвинник. Так, в своем письме, направленном в еженедельник « 64 » в 1968 году, он критически оценивал некоторые положения статьи чемпиона мира « Искусство ли шахматы?» Уровень полемики можно продемонстрировать следующим фрагментом: « Прежде всего, следует договориться о понятиях. М.М.Ботвинник полагает, что слово « эстетический» уже приближает шахматы к искусству. « Разве шахматный этюд, который решается скрытым логическим путем, не производит эстетического впечатления?» - пишет он.
« Еще Эммануил Ласкер, высказываясь за то, что шахматы борьба, высоко ценил эстетический элемент в шахматах», - говорит он в другом месте. Миллионы шахматистов « получают эстетическое удовольствие от шахматных образов» - в третьем. Все это бесспорно, но разве эстетический элемент присущ только произведениям искусства? Он содержится во многих областях человеческой деятельности. Не нам говорить М.М.Ботвиннику - выдающемуся инженеру и ученому, какую роль эстетический элемент, критерий красоты играет в решении математической задачи. От этого, однако, математика не становится искусством».
Парадоксально, но последняя встреча Анатолия Яковлевича с шахматами была связана как раз с именем Михаила Ботвинника и его главного и давнего соперника Василия Смыслова. Весной 1996 года Анатолий Яковлевич на правах радушного хозяина и любителя шахмат пригласил в Зеленый зал Института истории искусств участников турнира, посвященного памяти патриарха, как за глаза еще при жизни называли первого нашего чемпиона все российские шахматисты. Зрители, среди которых было немало известных гроссмейстеров, предвкушали удовольствие от предстоящего концертного дуэта вокалиста Смыслова и пианиста Тайманова. Но их ждал еще один приятный сюрприз - вступительное слово Альтшуллера, которое превратилось в самостоятельный концертный номер. Блистательное по форме и высококомпетентное по содержанию выступление, посвященное истории Зубовского дома, вызвало у гостей живейший интерес. Когда лектор поделился воспоминаниями о довоенном шахматном Ленинграде, в разговор вступил и Марк Тайманов. Диалог давних партнеров и остроумных собеседников напоминал джазовую импровизацию. Вечер явно удался. На другой день Василий Васильевич Смыслов проникновенно сказал мне: « Какой у Вас замечательный дядя! Как приятно было познакомиться с еще одним настоящим петербургским интеллигентом».
В семье Финкельштейнов , из которой происходила моя бабушка Елена Яковлевна, шахматы были не столь популярны. Впрочем, ее любимый кузен Борис Николаевич Финкельштейн – один из основателей знаменитого Украинского Физико-Технического института( УФТИ) , а впоследствии, проректор Московского института стали и сплавов, относился к древней игре с уважением. Среди его друзей – крупнейших физиков ХХ –го века было немало поклонников и любителей шахмат – академики И.М. Халатников, П.Л. Капица, Я.И.Френкель (кстати научный руководитель моего отца в Политехническом институте). Рассказы о шахматах и шахматистах окружали его и дома. Его супруга Екатерина Викторовна в юности брали уроки у легендарного русского мастера Федора Ивановича Дуз-Хотимирского, и всю жизнь обсуждала новости шахмат. Интересовался шахматами и ее отец Виктор Бак – издатель популярной в среде дореволюционной интеллигенции газеты “Речь”, выражавшей взгляды кадетской фракции в Государственной Думе.
Прекрасный мир шахмат открыла для меня мама. Помню, что именно она показала мне, как передвигаются по доске фигуры и пешки, познакомила с первыми дебютными ходами. Мама играла в шахматы еще до войны. Многие ее школьные друзья, были большими любителями шахмат, и конечно, это увлечение не могло пройти мимо их компанейской и любознательной соученицы. Официально у мамы в школе была 4-я категория, и представление об игре она бесспорно имела.
Почти весь первый класс школы я проболел. Корь, скарлатина…Читать при высокой температуре было трудно. Шахматы - вот идеальное занятие в осадном положении больного! Итак, на огромной кровати, цвета слоновой кости, украшенной цветочными виньетками и розовыми бутонами, словно не выточенными из дерева, а сотканными из воздушных кружев, возникла простая картонная клетчатая доска и легкий металлический ларец на ножках, тоже с какими-то завитушками , как мне тогда показалось, серебряными. Мама приподняла крышку ларца и опрокинула его содержимое. На доску с глухим стуком посыпались деревянные фигурки. У Набокова маленький Лужин услышал “особый деревянно-рассыпчатый звук, от которого стало жарко, и невпопад стукнуло сердце”. Много лет спустя, когда в партии приближался цейтнот, и стрелка на моих часах катастрофически быстро поднимала флажок, мне самому становилось жарко, да и биение сердца явно не укладывалось в положенную синусоиду. Но в детстве, я не испытал особого волнения от знакомства с диковинными фигурками, оставшимися в нашем доме в качестве, пожалуй, единственного материального воспоминания о моем отце. Происхождение необычного ларца оказалось не столь драматичным. Как я установил впоследствии, в таких серебристых коробках из дешевого легкого сплава, продавался - до революции - развесной чай в дорогих магазинах колониальной торговли; а во времена НЭПа,- такие ларчики можно было увидеть на витринах коммерческих магазинов, и позднее возникших, торгсинов.
Я быстро запомнил правила игры, и , через несколько дней, играл не только с мамой, но и с … самим собой. Герой С. Цвейга , находясь в несравнимо худшем положении, вынужден был играть сам с собой , не имея доски и фигур : “ … игра в шахматы с самим собой- бессмыслица, но все же существовала бы какая-то минимальная возможность для такой игры, если бы передо мной была шахматная доска, потому что доска, будучи осязаемым предметом, создавала бы известное чувство пространства, намечала бы какую-то материальную границу между “игроками”.
Эта была первая, слабая попытка разбора партий. Может быть, уже тогда зародился во мне будущий интерес к анализу, столь важному в игре по переписке. Кстати, этот странный вид шахматного искусства, ныне переживающий кризис, вызванный распространением мощных компьютеров и сильных игровых программ, спустя много лет был мне весьма прозорливо рекомендован в качестве перспективного занятия моим vis-a-vis по родному переулку ныне известным литератором и гроссмейстером- Геннадием Сосонко. Возможность заниматься любимым делом, не выходя из своей крепости, всегда была моей мечтой, и, в какой-то мере, она осуществилась.
Геннадий Несис,
Тренер сеньор ФИДЕ, Заслуженный мастер спорта, заслуженный тренер России, профессор.
|
| |
| |
