| hendus | Дата: Четверг, 19.12.2013, 11:03 | Сообщение # 1 |
|
Генерал-майор
Группа: Модераторы
Сообщений: 302
Статус: Оффлайн
| Олег Наседкин. Свой и сладкий (Honey). По мотивам повести Гоголя «Нос».
Пётр Васильевич Гор, заведующий одного из московских ЗАГСов, всю жизнь жил по заведённому им самим графику. Женившись сразу же после школы на своей однокласснице Верочке Прибыловой, он так и жил с ней вот уже тридцать пять лет. Дочь Света ещё двенадцать лет назад уехала от них в Сибирь, на реку Лену и обосновалась там в зажиточном посёлке со своим мужем-строителем и двумя детьми. В Москву Светлана возвращаться не собиралась и родителей навещала редко.
Так вот, о графике. Утром Пётр Васильевич, которого жена называла почему-то Петушком, вставал после жены и сразу же шёл в большую ванную комнату. Эту комнату он любил чуть ли не больше всех комнат в своей квартире. И если бы кто-нибудь спросил его – почему, то наш Петушок, не задумываясь, ответил: потому что здесь, кроме большой двухместной ванны, есть ещё и зеркало, занимающее две трети стены, тянущееся от самого верха до пола и отражающее в себе почти всю облицованную голубым кафелем комнату.
Сделав необходимые дела после сна и ополоснувшись в душе, Пётр Васильевич каждое утро придирчиво осматривал в огромное зеркало своё тело вначале в анфас, а затем с правой и с левой стороны. Каждый раз он критически смотрел не на давно округлившийся животик, не на лицо, покрывающееся с годами новыми морщинами, не на суховатую, а потому и слегка дряблую кожу. Объектом его наблюдения и исследования было то, что висело под небольшим брюшком. Свои яички он аккуратно поглаживал, а довольно крупной и красивой формы пенис ласково называл Хани. Почему Хани? Всё очень просто. Ещё из курса педагогического института, где Пётр Васильевич учился в своё время на биологическом факультете, он помнил, что английское слово Honey (Хани), означало душечка, милый, сладость, дружок и даже мёд. Однажды, после бурной ночи одна из его подружек, студентка факультета иностранных языков, сказала Петруше, желая, видимо, сделать ему комплимент:
– Слушай, твой дружок такой сладкий, прямо, как мёд. Honey! Так и хочется его съесть без хлеба.
Молодой Гор вздрогнул, представив, как его лучшего друга будут есть без хлеба и отодвинулся от девушки. Быстро одевшись, он покинул подружку, ни разу больше с ней не встретившись. Но с тех пор, глядя на свою гордость, начал называть его Хани (Honey), милая душечка.
Итак, осмотрев Хани со всех сторон, его хозяин, довольный, каждое утро заводил с ним один и тот же разговор.
– Ну что, дружок, опять немного подрос? Или нет? Ты ведь уже давно не мальчик, а взрослый мужик, так что зачем тебе расти? Впрочем, вот если бы ты на сантиметрик вырос, то точно попал бы в книгу рекордов Гиннеса. Нет, зачем тебе всеобщая любовь и признание? Достаточно того, что мы с тобой друг друга любим и понимаем, а остальным знать об этом совсем не обязательно. Ну, хорошо, хорошо, я горжусь тобой, а теперь полезай в свеженькие трусы и лежи там спокойно, пока не придёт время для удовольствий.
Пётр Васильевич аккуратно клал своё сокровище на мягкое розовое полотенце, специально купленное им для этого священнодействия, нежно обворачивал и промокал невидимые капли влаги. Затем, отложив полотенце в сторону, он брал принесённое с собой нижнее бельё и начинал натягивать трусы, шаловливо грозя пальчиком вытянувшемуся во весь рост Хани:
– Ах ты, шалунишка! Опять за своё! Сколько раз я тебе говорил – делу время, потехе час. Мне нужно на работу, поэтому сиди смирно и жди, пока я тебя выпущу на свободу.
Полностью одевшись, Гор-старший, ловко поправляя оттопырившиеся брюки, шёл на кухню завтракать. На столе его ждал термосный кофейник, сохраняющий кофе горячим по полдня, два белых куска хлеба, поджаренные в тостере и сервировочная подарочная тарелка с кусочками сыра, ветчины, колбасы и одного небольшого помидора. Отдельно стояла вазочка с домашним вареньем. Сахар глава семьи не употреблял, а вместо него ел варенье, мёд или конфеты. Пока он усаживался за стол, из коридора уже слышался голос жены:
– Петушок, я побежала, опаздываю. Приду к семи, у нас сегодня совещание по итогам квартала.
Вера Гор работала в домоуправлении бухгалтером и очень спокойно относилась к своему мужу, уважая его за нескандальный и покладистый характер. Любовь первых лет давно испарилась и уступила место ежедневной рутине.
Послушав, пока за женой захлопнется дверь, хозяин квартиры принимался за завтрак. Спешить ему было не обязательно – его рабочий день начинался с девяти часов. Позавтракав и сложив остатки еды в холодильник, а посуду – в посудомоечную машину, Пётр Васильевич, пройдясь по всей квартире, брал в руки свой неизменный портфель, служивший ему верой и правдой последние двадцать лет и направлялся в прихожую. Одевшись по сезону в плащ или пальто, он, закрыв входную дверь на два оборота, выходил на улицу. Постояв и обязательно подняв глаза вверх, он радовался чистому небу и солнцу, усмехался дождю или поёживался от холода. В любом случае настроение его по утрам было всегда хорошим.
Отработав положенное рабочим договором время, Пётр Васильевич не спеша отправлялся пешком домой – жил он от места работы совсем недалеко и по сухой погоде никогда не упускал возможности размяться и погулять минут сорок по свежему воздуху.
Вечером, посмотрев обязательные новости по телевизору, он опять отправлялся в ванную комнату, чтобы умыться, почистить зубы и переодеться ко сну. Беря в руки пижаму, чтобы надеть, он опять подходил к зеркалу и смотрел на своё сокровище.
– Не будь таким нетерпеливым, дружок! Подожди немножко и ты получишь свою порцию счастья. Верочка уже давно в постели со своей книжкой и ждёт не дождётся, когда ты к ней придёшь. Надеюсь, что сегодня голова у неё не болит.
Натянув пижaму, Пётр Васильевич шёл, радостный, в спальню. Жена же его, услышав приближающиеся шаги мужа, брезгливо морщила свой все ещё симпатичный носик: «Ну вот, опять тащится, не сидится ему у телевизора. Хоть бы хобби какое-нибудь заимел, а то, кроме секса, ему ничего не надо. Каждый день одно и то же, одно и то же, уже притворяться надоело, а ему хоть бы что. И когда уж у него его между ног дёргаться перестанет? Хоть бы уж отпали его причиндалы, что ли, спокойней бы было...» Увидя заходящего в спальню мужа, она недовольно взглянула на него:
– А что, разве передача уже закончилась?
– Закончилась, закончилась, – радостно отвечал Пётр Васильевич, откидывая одеяло, подкатываясь к мягкому боку жены и упираясь в него превратившимся в металл Хани. – У нас с собой сейчас будет своя передача.
– Может быть, сделаешь паузу? Ну нельзя же каждый день утром и вечером, у меня скоро начнётся аллергия...
– Ну что ты, родная, ни у одной женщины пока не началась аллергия от секса. И потом, не преувеличивай, по утрам ты, как ошпаренная, несёшься в ванну, лишь бы только лишнюю секунду не остаться со мной в постели. Не всегда мне удаётся тебя поймать. И вообще, чем больше женщины имеют секс, тем здоровее становятся – об этом во всех журналах пишут...
– С каких пор ты начал читать журналы? И потом, мне что-то такие откровения ни разу на глаза не попадались. Мне кажется, ты просто это выдумал.
– Выдумал, не выдумал, какое это имет значение? Радуйся, что твой муж не пьёт, не курит, не скандалит, всю зарплату домой приносит. И чего ещё женщине нужно? Имеет же мужчина право хоть на одну слабость? Имеет! Ты же знаешь, что я не смогу заснуть без этого снотворного, поэтому давай, не жмись, не вредничай и не отнимай единственное счастье в моей жизни.
Такого рода разговоры тоже стали ежедневной традицией в семье Гор, своего рода прелюдией к обязательному ритуалу соития. И если оно являлось неотъемлемой и весьма важной частью жизни мужа, то для жены являлось просто обязанностью, которую она долгие годы выполняла по принуждению. Романтика первых интимных свиданий давно прошла, уступив место механическому и безрадостному сексу.
Однажды в один из тёплых весенних дней супруги Гор получили письмо от дочери Светланы, которая просила мать приехать к ним в гости и помочь понянчиться с внуками, пока они с мужем съездят в отпуск, в котором не были уже лет восемь. Пётр Васильевич принял новость без восторга, потому что ни в коем случае не хотел оставаться один. Жена же его весьма обрадовалась случаю и с дочерью повидаться, и с внуками повозиться, да и от ежедневных супружеских обязанностей отдохнуть. Как бы то ни было, в конце мая Вера Гор была посажена в скорый поезд и прощалась с мужем, печально стоящим рядом с ней у вагона.
– Мне не нравится, что ты оставляешь нас с Хани одних, совсем одних. Это жестоко с твоей стороны. Мы оба будем по тебе скучать.
– Ну что ты, Петушок, я же приеду через четыре недели, не волнуйся.
Про себя же добавила в сердцах: «Да чтоб твой Хани совсем пропал, уж я-то точно без него скучать не собираюсь!»
Сев на своё место, она помахала идущему за медленно тронувшемся поездом мужу и через минуту, глядя на мелькающий за окном пейзаж, забыла о нём, погрузившись в сладостные мечты о дочери и внуках.
Вечером, подойдя к пустой супружеской постели, Пётр Васильевич, вздохнув, уселся на неё и подумал: «Вот так и случается в жизни – жена предала, уехала одна. Что же мне-то делать? Куда девать моего Хани? Вот он, стоит, горемычный и не знает, куда податься. Отправить его в свободное плавание, что ли? Отпустить порезвиться в чужих сладких постелях? Зачем ему-то страдать от предательства жены, хватит, что я страдаю. Что ж, придётся так и сделать».
С этими мыслями, успокоенный будущим приятным времяпревождением, Пётр Васильевич, погладив неудовлетворённого Хани, поворочавшись с бока на бок, наконец уснул.
Утром, проснувшись в семь утра, Гор ощутил какое-то неясное беспокойство. Полежав в постели несколько минут, вспоминая об отъезде жены и о принятом накануне решении, он встал с постели и направился в ванную комнату для утреннего туалета. Прихватив, как обычно, одежду, он положил её на специально стоящий в углу комнаты стул, снял пижаму и встал под душ. Чувство беспокойства не проходило. Наоборот, с каждой минутой оно возрастало и не давало насладиться обычным утренним хорошим настроением. Выключив душ, втав на половичок и обтеревшись, Пётр Васильевич достал своё специальное розовое полотенце и подошёл к зеркалу для традиционного осмотра и разговора.
То, что он увидел в зеркале, повергло его в шок. Вернее, повергло его в шок именно то, чего он НЕ увидел. А не увидел он своего Хани, своего самого лучшего и верного друга, живущего у него между ног с тех пор, сколько он себя помнил.
– Я, наверное, ещё сплю, – пробормотал озадаченный мужчина и быстро вышел из ванной комнаты, направляясь в спальню. Задумчиво постояв рядом со смятой постелью, он вернулся назад, держа обе руки непонятно зачем за спиной. Отвернувшись от зеркала, он постоял так, задумавшись, и стал медленно поворачиваться к нему лицом. Опустив глаза вниз, он, заикаясь, начал бормотать: – Вот так одинокие мужчины и сходят с ума, когда их жёны уезжают непонятно зачем и неизвестно куда и оставляют их одних. Ничего не понимаю... куда мог деваться Хани? Жена не могла его взять с собой, потому что вечером я с ним разговаривал и он был на месте. Ночью уйти он не мог... Тьфу, что за глупости лезут в голову! Как мог мой пенис уйти куда-то, ведь он – часть меня, а не человек, который может уйти, куда и когда ему заблагорассудится. Но как же я буду жить дальше? Как же мужчина может жить, лишившись своего главного достоинства? Нужно срочно позвонить Вере! О, нет, ни в коем случае! Во-первых, она в поезде и даже если приедет к дочери, там, в Сибирской глухомани у них нет телефона. Не посылать же телеграмму о том, что у меня пропал пенис. Я стану просто помешищем. Меня никто не поймёт. Да и потом, Вера не просто не огорчится вместе со мной, а даже обрадуется. Да-да, точно, она обрадуется! Уж я-то знаю наверняка... Ах, какое несчастье, какое горе... Что же мне делать? Жена не поможет, дочери открываться нельзя, с коллегами поделиться такой новостью невозможно, в бюро находок обсмеют, если узнают, ЧТО я потерял, в милицию не обратишься... Конечно не обратишься. Ведь они, поганцы, к заявлению заставят приложить фотографию потерпевшего, то есть утерянного, то есть ушедшего... чёрт...
Пётр Васильевич мутными от слёз глазами стал всматриваться в пустое место под животом. Всё ещё не веря своим глазам, он дрожащей рукой приблизился к ещё влажным светлым кучерявым волосам, растущим под ним. Осторожно проведя рукой по краю волос он опустил руку ниже и тут же отдёрнул, будто обжёгшись.
– Ничего, ничего, даже яичек не осталось, какое горе, какой позор!?! Ну что же делать, к кому обратиться... Кажется, я действительно сойду с ума...
Поплакав стоя несколько длинных минут, Пётр Васильевич, умывшись, кое-как оделся и подошёл к телефону. Набрав номер своей секретарши и любовницы Оли, он сказал ей, что заболел и на службу сегодня не придёт. Она, поохав, обещала отменить две назначенных встречи на сегодня и на следующие несколько дней. На всякий случай. Зная прекрасно о непреходящем здоровье своего шефа и многолетнего любовника, она поняла, что у того действительно случилось что-то серьёзное, если он, по причине нездоровья, не вышел на работу.
Месяц до возвращения жены Пётр Васильевич провёл в слезах, депрессии и размышлениях: открыться, не открыться? И только в день приезда жены он твёрдо решил ничего ей не говорить, трусливо подумав: «Может, пронесёт. Зачем заранее позориться? Это мне горе, а Вере уж точно такая новость в радость».
В первый же вечер Пётр Васильевич предупредил жену заранее:
– Ты уж дорогая, ложись спать пораньше, а я посижу у телевизора, фильм интересный посмотрю. Тебе с дороги-то отдохнуть надо.
Удивившись, та подозрительно глянула на мужа:
– Ты что, Петушок, разве за месяц по мне не соскучился? Да и с дороги мне уставать было нечего – три дня лежала на полке, книги читала, да в окно смотрела. Не заболел ли ты, случаем?
Обрадовавшись подсказке, муж закивал головой:
– Есть немножко, что-то голова кружится, недомогаю, наверное, от сквозняка опять простудился.
Простуда его, однако, ненадолго успокоила жену. Видя, что муж за неделю не сделал ни одной попытки сблизиться, та спросила его напрямик:
– Пётр, я знаю тебя не один десяток лет и прекрасно помню, что даже при температуре в сорок ты умудрялся спать со мной. А сейчас, после месяца разлуки, ты даже не прикоснулся ко мне. Скажи мне откровенно – у тебя появилась другая женщина? Та меня больше не любишь? А, может быть, у тебя венерическое заболевание от одной из твоих любовниц?
Вера, глядя на мужа, заплакала, а он, смущаясь, взял её за руку, притянул к себе, обнял и начал гладить по голове, как дочь, тихонько приговаривая:
– Ну что ты, родная, какая такая другая женщина, никого у меня нет, – и вдруг, сам того не понимая, как, тоже заплакал и признался сквозь слёзы: – Ни женщины у меня нет, ни любовницы, ни того, чем их любить можно. Потерял я свою гордость, остался ни мужчиной, ни женщиной, а непонятно кем.
Резко отстранившись, Вера Гор удивлённо сказала:
– Как так потерял? Что за глупости? Разве можно потерять то, с чем родился? А ну-ка, покажи!
Плача и отводя взгляд, Пётр Васильевич начал, впрочем, весьма резво расстёгивать брюки, подспудно надеясь на чудо. Но чуда не свершилось – место для Хани в нижнем белье было пусто и гульфик красивых белоснежных трусов свисал вниз ненужным мешочком. Вера смотрела, не отрываясь, на плоское место между ног мужа и не знала, как реагировать на увиденное. Она сразу откинула глупейшую мысль о том, что муж мог добровольно расстаться со своей лучшей частью. Да и зачем, если ему проще было умереть, чем жить без своего Хани. Наконец, очнувшись, она тихо сказала:
– Петушок, родной, это я во всём виновата. Это я хотела, чтобы твой дружок отсох или куда-нибудь испарился. Ты меня так достал своими ежедневными сексуальными упражнениями, что я больше всего на свете желала, чтобы твоё ненаглядное сокровище пропало. Вот оно и пропало. Прости меня, Петушок, я больше так не буду.
Слёзы мигом высохли на лице Петра Васильевича. Глядя с ненавистью на жену, он начал натягивать брюки.
– Ах, так это ты виновата в том, что искалечила мою жизнь. Ты сделала меня инвалидом! Как мне теперь показаться людям на глаза?!
Не ожидая такого нападения, женщина вначале опешила, но, подумав, усмехнулась.
– Ты что же, хочешь людям на глаза голым показываться? Ну и ну! Скажи лучше, что жалеешь о том, что не можешь больше пользовать свою секретаршу в обеденный перерыв на своём рабочем столе или тискать своих практиканток по углам...
Супруги стояли друг против друга с покрасневшими лицами, готовые в полном раже продолжить перебранку. Первым опомнился Пётр Васильевич.
– Вера, давай лучше подумаем над сложившейся ситуацией, чем ругаться. Помоги мне. Тебе ведь тоже будет несладко с такой потерей. Лучше уж спать с мужем, чем иметь его таким... таким... несчастным, как я.
– Не скажи... А впрочем, ты прав. Давай подумаем, что же делать дальше.
Но ни на следующую, ни через две недели супруги Гор так ничего и не смогли ни придумать, ни решить. Хани пропал, как-будто его и вовсе не было.
Так прошёл месяц и другой, и год, и два. Пётр Васильевич резко сдал, и сослуживцы понимающе переглядывались, шепча за его спиной о неизличимой болезни и ожидая закономерного конца. С исчезновением незаменимой части тела, налаженный за десятки лет ритм жизни сломался. По утрам Петра Васильевича уже давно не посещало хорошее настроение. Он поседел, похудел, резко обозначились и добавились морщины на его лице, плечи заострились и опустились, спина сгорбилась. Жить ему, нестарому пятидесятитрёхлетнему мужчине, теперь приходилось через силу.
Однажды перед самым новым годом ему на стол легло приглашение от правительства Москвы на встречу Нового года в Кремле. Возглавляемый Петром Васильевичем ЗАГС занял первое место по числу брачующихся пар и имел меньше всего зарегистрированных разводов. Как награду за хороший труд, его с супругой приглашали на мероприятие, где соберутся около тысячи избранных гостей. Решив было отказаться, Пётр Васильевич в последнюю минуту подумал о жене и решил сказать ей о приглашении, с горечью констатировав: «Пусть хоть Вера повеселится, раз уж вынуждена жить без моего Хани. Ах, моё сокровище, и куда же ты пропал, с кем гуляешь, кого радуешь?!?»
Время до встречи Нового года пролетело незаметно и вот супруги Гор оказались в Кремле, где всё светилось богатством, весельем и счастьем. Но даже праздник не обрадовал нашего героя. Пётр Васильевич сидел за столом грустный, а его жена всё время убегала танцевать, приглашаемая разными кавалерами. После одного из танцев она вернулась назад под руку с высоким и статным мужчиной.
– Петушок, ой, прости, Петруша, познакомьтесь! Представляешь, это Василий Петрович Гор и ему, как тебе, 53 года. Каких только чудес не бывает на свете – у вас одна фамилия, только отчества наоборот. И Василий Петрович, как и ты, замечательный танцор.
Сдержанно пожав протянутую ему руку, Пётр Васильевич критически посмотрел на спутника жены. Тот был крепко сбитым, высоким и пропорционально сложенным мужчиной с ровной спиной и большой, красиво откинутой головой. Говорил он низким басом и голос его почему-то вызывал приятное, давно забытое чувство волнения. Когда Вера Гор со своим спутником опять пошла на танцевальную площадку, её муж с удивлением увидел, как из-под короткого пиджака её партнёра красиво и соблазнительно оттопыриваются круглые половинки ягодиц, похожие на два спелых арбуза.
«Прямо, как мои яички», – не успело промелькнуть в голове, как другая мысль захлестнула помутневшее сознание Петра Васильевича, – «А не мой ли это Хани? Нет-нет, не может быть. Впрочем, почему же не может?! Возраст у нас один, фамилия одна, да и манеры... Господи, неужели... Неужели я нашёл то, что потерял? Нужно обязательно узнать этого Василия поближе. Нужно обязательно с ним поговорить».
Сказано – сделано. Оставив жену с соседями по столу праздновать, он пригласил Василия Петровича в мужскую комнату покурить. Поговорив о том, о сём, Пётр Васильевич начал потихоньку задавать своему новому знакомому наводящие вопросы.
– Простите за излишнее любопытство, но где вы работаете?
– Ах, какое любопытство! Мне скрывать особо нечего. А работа у меня замечательная – я секретарь-референт министра.
– И давно вы там работаете?
– Совсем недавно, с полгода. Вообще у меня как-то быстро карьера сложилась. Я даже сам не ожидал такой прыти от судьбы.
– Ну как же быстро, ведь вам уже за пятьдесят, как раз и карьеру пора делать...
– Если вам сказать, что ещё два года назад ни один человек не знал ни меня, ни моего имени, а сегодня я занимаю такой ответственный пост, вы не поверите. Да мне и самому трудно в это поверить, но это так. Это ещё что, если так и дальше пойдёт, кто знает, до каких высот я допрыгну.
– А какое у вас образование, позвольте вас спросить, – холодея от близкого открытия тайны, спросил Пётр Васильевич.
– Биологический факультет педагогического университета.
– Вы учились в Москве?
– Да.
– Ну вот ты и попался, мой дорогой Хани. Я тебя вычислил.
– Не понял. Впрочем, я сам не прочь перейти на ты. Но какого такого Хани ты вычислил и при чём здесь я?
– Ты – мой член, который ушёл от меня, то есть исчез, то есть потерялся, в общем без которого я остался больше двух лет назад.
После такого признания в уголке, где сидели наши знакомые, раздался оглушительный хохот. Переждав спазмы смеха и отерев глаза от выступивших слёз, Василий Петрович сказал:
– Петя, родной, я поздравляю тебя – это самая удачная шутка, услышанная мною в эту новогоднюю ночь. Веселее не бывает. Но в одном ты прав – я член, то есть я действительно являюсь членом, причём не одним. Я – член координационного совета военных проектов, член редколлегии журнала «Современные вести», член академии искусств, член клуба по стрельбе из пневматических винтовок, член волейбольной секции, член общества любителей детективов, член пяти различных сообществ, названия которых тебе ни о чём не скажут. Но то, что ты меня причисляешь и к принадлежности твоей особы, это интересно.
– Я тебя никуда не причисляю. Ты действительно мой пенис, мой Хани. Боже, я так по тебе соскучился за эти годы!
– Простите, Пётр Васильевич, так вы – гомосексуалист? – голос собеседника стал строгим и безапеляционным. – В таком случае вы – не в моём вкусе. Простите.
– Да что вы.., да что ты, Василий, какой же я гомосексуалист, побойся Бога! – быстро заговорил Пётр Васильевич, видя недовольство собеседника и боясь, что тот исчезнет. – Я самый что ни на есть обожатель и любитель женщин и не могу без них обходиться ни одного дня. Видишь ли, как ты меня тогда бросил, я же весь извёлся, потерял больше десяти килограммов, света белого не взвидел. На работе все думают, что жить мне осталось от силы пару месяцев, все жалеют. Пожалей и ты, вернись назад!
– Послушай, Петя, твоя шутка заходит слишком далеко. Я не понимаю, куда и зачем мне нужно вернуться. У меня хорошая должность, замечательные друзья...
– Ну, хорошо, тогда скажи мне, как на духу, ведь сегодня волшебная новогодняя ночь: как ты за такое короткое время смог сделать такую быструю карьеру?
Пётр Васильевич волновался и весь покрылся бисеринками пота от волнения, а Василий Петрович сидел, задумчиво поигрывая кисточками скатерти. Наконец, положив ногу на ногу, он ответил:
– Карьеру сделать несложно, зная, с какого бока подкатиться к нужным людям. Я – мужчина в полном соку, красив, с высокой потенцией. Если ты не знаешь, это именно то, что нужно стареющим женщинам, имеющих высокопоставленных и богатых мужей. Их мужья вечно заняты и почти все имеют молодых любовниц, поэтому им не до их отцветших прелестей своих жён. Вот их-то я и начал развлекать. Вообще женщины – намного более благодарные существа, чем мужчины. Им скажешь ласковое словечко, расскажешь, какие они красивые да молодые, пообещаешь райское будущее, и они готовы для тебя горы свернуть. А уж если ты в постели с ней только по стойке «смирно» стоишь, то даже рот не надо открывать, как она тебе обеспечит безбедное существование. Признаюсь тебе, Петя, чтобы тебя и дальше не мучать – ты прав и мы с тобой оба знаем, что я – это твоё мужское достоинство. Но ты меня так паршиво использовал, раскидывал мою внутреннюю сущность везде, где можно, и где нельзя, что я на тебя серьёзно обозлился. И потом, твоя жена вечно желала, чтобы я или отсох, или исчез. Я просто защищал себя, чтобы не зачахнуть и не умереть раньше времени.
– Но ведь ты же знаешь, как я тебя люблю. Я тебя всегда холил, лелеял, разговаривал с тобой...
– Знаю, Петя, знаю. И ещё знаю, что человек – самое неблагодарное существо на свете. Ему, что ни делай, всегда мало будет. Так почему я должен тебя благодарить? Я – твоя лучшая часть, именно поэтому мне совсем не обязательно быть благодарным. Без тебя я добился намного большего, чем с тобой. И добьюсь ещё такого, о чём ты даже и мечтать-то боишься.
– Не забывай, что ты только часть меня, пусть даже и лучшая. И если со мной что-нибудь случится, тебе не выжить.
– Ошибаешься. Чем дальше я от тебя, тем самостоятельней.
– Нет, дружок. Это ты ошибаешься. Ты – орудие удовольствия для мужчины, ну и для женщины, конечно, тоже. Но не забыай, что нельзя недооценивать физической и духовной связи внутреннего мира человека...
– Ну, поехал! Это ты не забывай, что если у мужчины одна голова работает, то другая отдыхает. Пользуйся, пока я добрый и даю тебе возможность напрячь свои мозги и сделать карьеру. Работай головой, а я уж как-нибудь свою нижнюю карьеру делать буду...
– Похоже, мы так и не договоримся с тобой... Впрочем, мне кажется, что ты меня всё же убедил. Живи, как знаешь. Но, может быть, дашь и мне несколько советов, как повыше прыгнуть, к кому обратиться.
– Конечно, Петя, какой разговор. Вот возьми хоть Ирину Р., жену заместителя министра...
И Василий Петрович Гор стал называть Петру Васильевичу Гору имена женщин, с которыми встречался, называть тех, кто и как помог ему в стремительном взлёте вверх. Как человек, быстро сделавший карьеру, часто становится хвастунишкой и приписывает успех своего взлёта только своим заслугам, так и почти очеловечившееся сокровище Петра Васильевича возомнило себя гением. Он говорил и говорил, найдя в лице своего собеседника внимательного и благодарного слушателя...
Вернувшись после встречи нового года домой под утро, Пётр Васильевич, глядя на спящую супругу, ворочался в постели и не мог уснуть. Разные приятные мысли лезли в голову, заставляя её интенсивно работать. И к обеду первого января, проснувшись и потянувшись, он уже имел в голове совершенно созревший план спасения собственной жизни. С этого дня у него появился аппетит и хорошее настроение.
В конце февраля в кабинет Петра Васильевича зашла без приглашения секретарша Оля и быстро заговорила:
– Ой, Пётр Васильевич, к вам там однофамилец пришёл, такой красивый мужчина, прямо модель из журнала. Я ему говорю, что без записи вы не принимаете. А он всё равно рвётся. Попросил только назвать вам его имя – Василий Петрович Гор. Так что мне с ним делать?
Усмехнувшись, хозяин кабинета взглянул на часы и ответил:
– Вот что, Оленька, ты можешь идти домой, до конца рабочего дня полчаса и ты мне больше не нужна. А посетителя этого пригласи, я его давно поджидаю.
Обрадованная Ольга быстро упорхнула из кабинета, а вместо неё туда зашёл Василий Петрович Гор. Поздоровавшись, он прошёл вперёд и без приглашения уселся на стул. Немного помолчав, вглядываясь в сидевшего напротив него хозяина кабинета, он зло сказал:
– Ну что, Петруша, радуешься, что пакость сделал? Тебе это просто так не пройдёт, я на тебя управу найду!
– Да ты что, Василий, – приподнял удивлённо брови его однофамилец, ловко скрывая довольную улыбку. – Не понимаю, о чём речь. И что это за непонятные угрозы, мы же не в детском саду: если ты чем недоволен, так скажи, в чём дело.
– В чём дело? А то ты не понимаешь. Меня уволили с работы, все мои дамочки враз от меня отвернулись и не желают даже говорить по телефону. Я, видите ли, угрожаю своим существованием имиджу их мужей. Раньше не угрожал, а теперь каким-то образом угрожаю. У меня полный провал по всем фронтам, меня даже исключили из членов моих обществ. Это ты во всём виноват! Ты!
– Да что ты, Василий, я-то в чём виноват? Это твои проблемы, ты их и расхлёбывай.
– А не ты ли встречался с моими дамочками и рассказал им, кто я такой? Иначе откуда бы они узнали, что я не настоящий?
– Я ни с кем из них не встречался. – Пётр Васильевич твёрдым взглядом уставился на Василия Петровича, но тот, обескураженный, не заметил, что это был взгляд не обиженного несправедливым обвинением, а радующегося своей победе человека. – И вообще, скажи на милость, откуда мне знать обо всех твоих дамочках? Это раз. А во-вторых, мне ж до них не добраться, так что думай, прежде чем вешать ярлыки на неповинного человека. А что касается того, что ты не настоящий... Раз ты сам в этом признался, значит, так ты себя и чувствуешь. Поэтому твои женщины тебя и вычислили. И правы они – зачем им с ненастоящим членом себе репутацию портить? Они ж себе в любую минуту настоящего найти могут. Так что, Вася, ты теперь никто, и даже не член общества любителей детективов. Печально...
Посмотрев на поникшего головой однофамильца, заведующий ЗАГСом мягко добавил:
– Знаешь, Вася, мы ж не чужие и мне тебя жаль. Я помню, как мне плохо было, когда ты меня бросил. В общем... Если уж будет совсем невмоготу, приходи обратно, я с удовольствием тебя приму. Как родного.
– Не знаю, Петя. Я уж к славе и лёгким победам привык, тяжело отвыкать. Но я подумаю. Спасибо тебе за участие. Прощай.
– Куда ж ты теперь? Тебя, поди, и квартиры лишили?
– Лишили. Но это не твоя забота. Пошёл я. Подумать мне надо.
Василий Петрович встал и двинулся тяжёлой походкой к дверям. Не оглянувшись, он открыл дверь и шагнул за порог.
В субботу, через два дня после странной встречи, Пётр Васильевич, по старой привычке, стоял утром под душем и пытался что-то тихо напевать сквозь зубы, чтобы прогнать плохое настроение. Вчера они крупно поссорились с Верой и она заявила, что уйдёт из дома из-за его вечного занудства.
– Уж лучше б у тебя хоть что-нибудь между ног болталось, как у нормального мужчины, а то, как баба базарная стал, только и знаешь, что придираться ко всему да нудеть. Раньше только и думал, что про секс, а теперь ему и пыль везде мешает, и бельё плохо поглажено, и тарелка грязно помыта. Не нравится – делай всё сам, пока в бабу скандальную окончательно не превратился! Господи, какая ж жизнь-то хорошая была, когда ты мужчиной был. Дура я, дура, не ценила твоё сокровище, а теперь вот потеряла.
Пётр Васильевич стиснул зубы, вспоминая угрозы жены, выключил воду, вытерся и автоматически встал к зеркалу. От многолетней привычки отказаться он не смог, но взгляд теперь ниже пояса не опускал, чтобы лишний раз себя не расстраивать. Он стал внимательно всматриваться в своё лицо, отыскивая новые морщины, как вдруг даже не увидел, а просто почувствовал боковым зрением какое-то движение внизу. Там, куда давно не опускался его взгляд. Невольно сжав руки в кулаки и напряжённо приподняв плечи, он со всей силы зажмурил глаза, будто собираясь нырнуть в глубокую холодную воду. Через долгие секунды ожидания, он резко открыл глаза и посмотрел вниз, где когда-то находился его Хани. Живот за эти годы у Петра Васильевича давно пропал, поэтому ему стало отчётливо видно, что его сокровище, пропавшее больше двух лет назад, вернулось на прежнее место. Не поверив увиденному, он опять зажмурил глаза, опять открыл их и счастливо засмеялся.
– Ну что, вернулся, паршив..., ой, не то. Ну вот, наконец-то дома. Здравствуй, Хани, добро пожаловать. Уж теперь-то ты от меня никуда убегать не будешь. Нагулялся, бедолага, понял, какая жизнь для одинокого волка непростая. Теперь мы лучше прежнего заживём. Подожди, дружок, сейчас хоть халат накину, пойдём Веру обрадуем, а то она от меня уже уходить собралась. Как хорошо, что ты вернулся! Я так тебя люблю! Как замечательно, когда у человека во всём гармония есть – и в теле, и в душе! О, счастье!
Накинув халат и не попадая от волнения ногами в тапочки, Пётр Васильевич быстро вышел из ванной комнаты, крича на всю квартиру:
– Верочка, Вера, радость-то какая – наш Хани вернулся! Теперь мы лучше прежнего заживём, без скандалов и вранья. Только теперь я понял, что значит –настоящая любовь!
Через полгода Пётр Васильевич Гор был назначен помощником министра по делам семьи. Ещё через полгода – заместителем министра образования. Выпустив за это время две книги по психологии межличностных отношений, он стал признаным специалистом в этой области. Куда в следующие полгода занесёт этого везунчика и любимца женской публики судьба, можно узнать из газет. Пётр Васильевич живёт в разных городах, имеет разные профессии, звания и имена, но его сущность всегда остаётся неизменной – карьера половым, ой, извините, любым путём.
Октябрь 2013
Сообщение отредактировал hendus - Четверг, 19.12.2013, 11:05 |
| |
| |
