|
НАЕДИНЕ С ВЕЧНОСТЬЮ
|
|
| litcetera | Дата: Четверг, 10.01.2013, 23:08 | Сообщение # 1 |
|
Генералиссимус
Группа: Администраторы
Сообщений: 1363
Статус: Оффлайн
|
О, где найти мне соответствий
Меж Божьей тварью и Творцом?
О как измерить, словом Вечность И к мирозданию любовь
Себя узреть непостижимым,
Чтоб отразился Божий лик
Той красоты неповторимой,
Что в мир является на миг. ( Ю.Заяц )
Слово – это мистерия духа, точка соприкосновения Божественного и земного, центр пересечения всех путей мироздания. Это не просто система ценностей, это форма бытия человека. Благодаря слову каждый из нас способен преобразить мир, превратить свою жизнь в молитву. И наоборот, вне Божественного слова мы обезличиваемся. Только в таком контексте можно размышлять об истинности искусства и творчества, так как творческий акт сам по себе не просто самовыражение, а часть той единой молитвы, которой является жизнь мироздания в целом. Поэтому каждая творческая индивидуальность творит свою систему ценностей, стремясь найти точки соприкосновения с окружающей действительностью.
Поэты, писатели, публицисты, стоявшие у истоков литобъединения «Взаимность», ныне живущие и ушедшие в вечность, являют читателям не свое лицо, а свой лик, ибо слово их индивидуально, духовно и прочувствованно. Это касается, в первую очередь, Анатолия Дрожжина, которому было посвящено много критических статей. Все, писавшие о нем как о личности и о поэте, стремились вместить его лирику в систему ценностей, близкую не столько Дрожжину, сколько писавшим о нем. Поэзия Дрожжина, как творчество истинно талантливого поэта, остается вне различных эстетических выкладок и стандартных утверждений. Для Дрожжина творчество – не акт самовыражения, а путь постижения мироздания, причем поэтапный, наполненный мукой и ответственностью за каждый творческий акт:
Пером простроченные ночи.
Гримасы жесткого лица.
Бесконечные простроченные ночи, когда, порой, не выдавишь из себя ни слова, мучительная гримаса жесткого лица, когда превращаешься сначала в осатанелого творца… Этот путь проходишь мучительно и одиноко. Поэт предельно точен в выборе эпитетов и метафор. Куда уж точнее: «Пером простроченные ночи». Ёмко и образно переданы муки творчества, отсюда зрительный образ жесткого лица и внутреннее ощущение осатанелости. Дрожжин в лучших традициях русской поэзии тем самым утверждает мысль о том, что творчество начинается с боли, с муки (вспомним блоковское «Нет пути – нет поэта!», или пушкинское «Духовной жаждою томим»). Но именно за этим открываются перспективы горних высот сознания, работы духа:
Поэзия –
работа духа,
не исключающая взрыв.
Поэт и писал на грани срыва, как верно отметил В.Масленников, страдая «творческими запоями»; тем ценнее его стихи, поражающие светлым ликом лирического героя, воедино связанного с мирозданием. Их художественное пространство поражает читателя, давая возможность представить мир и жизнь, как единую гармонию.
На холмах виноградники
Пахнут, как свежие соты.
С высотою под солнцем
Повенчан любой бугорок.
И куда взгляд ни кинешь –
Проносятся авто и мото,
Словно волны, шурша
По прожаренной дали дорог.
Поэт нисколько не лукавит, восторгаясь красотой края, в котором ему суждено было прожить последние годы. Сравнения, которые он подбирает (как свежие соки, словно волны), указывают на то, как он тонко чувствует и сопереживает с миром природы. Бугорок у Дрожжина не просто возвышается, он повенчан с высотою под солнцем. Поэтому всё художественное пространство стихотворения поразительно емко воссоздает единство человека с тем миром, который ему дорог.
Все на этой земле
Околдовано светом одним:
И певучая речь
С абрикосовой косточкой грусти,
И глубокий колодец,
И аист, летящий над ним.
Но ведь сказал Дрожжин о себе, что поэзия – это работа духа, а не легкая прогулка с девушкой при луне. О чем бы ни писал поэт, он пишет кровью и болью своей души, будь то стихи о матери или о войне – они лишены социального заказа. Он стремится запечатлеть общечеловеческое, дорогое каждому из нас.
И больше бы могло погибнуть
бойцов, кто вел со смертью спор,
когда б в войну
не те богини
в святом обличье медсестер.
Так было, есть и будет. Война всегда рождала своих жертв и героев, но за этими словами чувствуется материнское дыхание и женская любовь. Образ богини-медсестры, представленный в стихотворении «Мужской разговор», поистине индивидуален и уникален, но вместе с тем общечеловечен, ибо определен жертвенностью женщины во имя любви. Поэтому, казалось бы, вполне обычный эпитет в «святом обличье медсестер» становится знаковым символом доблести, чести и жертвенности на войне. В свое время Стефан Маларме сказал: «Гениален тот поэт, который любому слову находит новое место». В этом отношении Дрожжин умел каждому слову найти свое особое место.
Неприхотливы, неспесивы –
будь то сраженье или труд…
Когда мужчинам не под силу,
на помощь женщины идут.
Каждое слово здесь зафиксировано, ничего лишнего, нет ни метафоры, ни сравнения, но все 4 строчки выстраиваются в единый ряд, дающий представление об истинности женского естества.
Поэзию Дрожжина нельзя ангажировать, умещать в прокрустово ложе тех или иных идеологических штампов и ура-патриотических настроений, так как поэт выше этого и говорил живым языком, который нужно услышать и постигнуть.
Развитие литературного процесса в Приднестровье трудно представить без творческой деятельности Олега Анатольевича Юзифовича, он не только был руководителем литературного объединения «Взаимность» (1993-2003, 2005-2009гг.), но стоял у истоков возникновения ряда изданий: «Литературное Приднестровье», журнала «Тирасполь-Москва», тематических подборок «Взаимности» на страницах газеты «Приднестровье»; способствовал формированию молодых талантов.
Его поэзия многогранна как по своим жанровым особенностям, так и по тематике, но, в большей мере, определяется гражданственностью, любовью к родному краю и Тирасполю.
Из синего неба, из конского храпа ль,
Двуглавых орлов ли, штыков-киверов
Восстроилась крепость с названьем Тирасполь
На стыке величия русских веков.
В своём творчестве О.Юзифович отражает боль того поколения, к которому он принадлежит:
Век двадцатый. Век-пастырь. Век-Рай и Содом.
Век двадцатый. Век-мастер. Век-Слово и Бред.
Век двадцатый. Век-пахарь. И век-костолом.
Век двадцатый. Век-фикция. Век-Интернет…
Обессилев и все безвозвратно раздав,
Он омылся в слезах океанов и рек –
Век-романтик, век-гонщик и век-волкодав,
Телевек, автовек и космический век.
Есть в его творчестве и поиски себя в качестве драматурга. Знаменательна пьеса «Металлическое время», посвященная событиям 1992 года в Приднестровье. Небольшой фрагмент выношу на читательский суд:
«РЕВИЗОР ВРЕМЕНИ: Милость – вот что такое время. В словах, которые его заполняют, пульсирует неистребимо Жизнь. Мы умираем в словах, и в них же обретаем Вечность. А в Вечности нет ничего, кроме Человечности. И Человечность – только Любовь, обнимающая Мир, только Свет, окрыляющий слепых, только Музыка, возникающая из немоты совершенства!
Жизнь невозможна без Смерти, Свет – без Мглы, и Вечность – без человека. Сюжет человека всегда незамысловат и труден, потому что в его основе – человеческий выбор».
Суть ее можно передать строками из другого произведения, стихотворения «Солдатский долг».
Я помолюсь израненной земле:
Она болит, и время боль не глушит…
Солдатский День не только в феврале;
Солдатский Долг – он вечен в наших душах!
«…»
Гремучим сердцем выдохну ответ:
Все так же мир не терпит дешевизны!
Солдатской Чести, Славы и Побед
Не оскверню! И не предам Отчизну!
Постоянный читатель знаком и с его критическими статьями о поэтах и писателях России и Приднестровья. Оценивая творчество О.Юзифовича , можно указать на то, что в поэзии он не ищет легких путей и остаётся новатором в выборе различных средств изобразительности, которые, как правило, у него способствуют полному раскрытию тех жизненных образов, что он воссоздаёт.
У женщины нет именин,
И гимна для женщины нет.
У женщины праздник один:
Встречать и лелеять рассвет.
Она государствам нужна,
Как доноров щедрая кровь.
Ведь только – и только она
Себя расщепляет в Любовь!
Расщепленность любовью определяет личность каждого поэта. Без любви нет поэзии, нет поэтического миросозерцания.
К старшему поколению поэтов, опаленных войной, принадлежит Петр Максимович Илюхин. Жизнь и творчество для него «пуля на излете», «птица, страждущая взлететь». В одном из лучших стихотворений «Разлад» он написал:
Идеи опьяняют – высотою,
Застыли в них летучие ветра.
Раздавлен я зловещей пустотою
Меж будущим и пройденным вчера.
Эта внутренняя раздвоенность личности, прошедшей войну, сознающей трагизм бытия определяет поэзию Илюхина. По сути своей, она наполнена восприятием мира сквозь призму его катастрофичности. Только стремление ввысь, к высотам, ведомым поэту, так как он свободен в своем поиске, дает ощущение полноты жизни. В этом смысле поэт предельно искренен, он летчик, по профессии и высота для него понятие не только Божественное, но и реальное. То и другое сливается в единое целое в стихотворении «Жить всегда»:
На приборной доске, как живые.
Все приборы со мной говорят.
За конкретикой деталей кабины летчика, за этим миром вещей открывается мир души, жаждущей покинуть земную суету с ее вечными сомнениями и открыть небесные выси песней красоту души. Большая поэзия – удел не только закончивших литинститут; если ты поэт, то поэт от Бога, и твой духовный мир ищет приемлемые для него формы самовыражения и откровения. Илюхин мастерски владел техникой стиха, был человеком глубокой начитанности и постоянно самообразовывался. Эстетический вкус позволял ему внутренне чувствовать нерв стиха и благодаря этому запечатлевать самые сокровенные переживания души. Показателен в этом отношении его «Сонет», выполненный в лучших шекспировских традициях.
Говоря о литературе Приднестровья, мы в большей мере определяем творчество тех поэтов, которые ориентировались не на сиюминутные события, а на общечеловеческие ценности. Калифы на час уйдут, а истинные поэты останутся в сердцах читателей надолго.
Исполосованным памятью называл себя поэт-фронтовик Николай Сергеевич Фридман. Память войны никогда не покидает познавших её ужасное лицо. Стихи Фридмана о войне проникнуты горечью потерь и внутренним сожалением о том, что всё это может повториться. В стихотворении «Без трофеев домой я вернулся с войны» он написал:
Без трофеев домой я вернулся с войны…
Ни вина, ни часов, ни одежды –
Ничего не привез я с чужой стороны,
лишь медали и ворох надежды.
Лишь подарок судьбы, что остался живым,
Только веру, что всё еще будет.
Беззащитным, наивным, совсем молодым
Я пришел в 45-м оттуда.
Сколько их, беззащитных и наивных, пришло с войны?! Многие оказались не у дел, многие расчеловечились, кто-то должен был сказать правду о ней. Фридман и оказался поэтом, сумевшим передать внутреннюю боль поколения, ушедшего на войну со школьной скамьи. Символично звучит название его стихотворений «Кончался бой»:
Кончался бой немыслимой длины,
и первый раз за все четыре года
мы наяву, пройдя огонь и воду,
Увидели агонию войны.
Агония войны – за этой емкой метафорой скрывается многозначный смысл: мы не хотим больше войны, потерь, жертв; мы хотим просто жить. Даже тогда, когда нас остались единицы.
Ветшает всё: события и даты,
Состарились военных лет друзья,
Но позабыть, как падали солдаты,
Нам до последних дней своих нельзя.
Поэзия Фридмана проникнута ощущением исторической памяти. Этим она жива, этим она преображает каждого, кто соприкоснулся с ней.
Ровесник Петра Максимовича Илюхина и Николая Сергеевича Фридмана – Игорь Ростиславович Ильин вынес с дорог войны свой фронтовой опыт, ставший частью его жизненной мудрости. Стихи И.Ильина, отражающие войну, поражают тем, что, с одной стороны, поэт воссоздает обыденный и потому страшный в своей обыденности лик войны, когда человек привыкает к военному быту, к военным будням; с другой, - за этой будничностью у Ильина всегда вырастают трагические образы, наполненные гражданской ответственностью. Впечатляюще в этом плане стихотворение «Половина солдата».
За обыденностью смерти на войне кроется ее неуместность, ее трагичность. Поэт своим словом заставляет человека обратиться к самым сокровенным тайнам своей души. Вчера еще был, вчера еще жил, а сегодня убит – что может быть страшнее? Сознание того, что завтра на месте погибшего можешь оказаться ты сам, живой, у которого есть отец и мать, пришедший в этот мир, чтобы любить его. Что может быть выше? Только одно – сознание того, что ты Родины сын. Ильин сливает воедино, казалось бы, различные понятия – обыденность смерти, и ощущение единства с Родиной, причем у автора это единство обоюдное, им и определяется человеческая память:
Кем он был, женихом или юным отцом?
Суть не в этом, он Родины-матери сын.
Хоть давно дожил я до почтенных седин, Часто вижу его молодое лицо…
Человеческой, исторической памятью дышит поэзия Ильина. Это не ностальгия о войне, а святая память о тех, кого не вернешь, о том, что пережито, что никогда не вычеркнешь из своей жизни. Своеобразной психологической новеллой в этом смысле является его стихотворение «Проводы»:
Женщина меня не провожала.
С будущей невестой – незнакомы.
Маму попросил остаться дома,
И один шагал я до вокзала.
Памятная каждому фронтовику картина в стихотворении Ильина вырастает в подлинное откровение о простых, земных, человеческих чувствах: о боли матери и о жертвенности сына. Заключительные строки заставляют читателя задуматься над тем, что есть в жизни святое, ради чего он должен стерпеть и превозмочь любую боль, какой бы невыносимой она ни была.
Никому не дай увидеть, Боже…
Душу раздирающую драму…
Вспоминаю – вновь мороз по коже…
Не коснулся этот ужас мамы!
Вообще для Ильина как для человека и поэта характерно чувство женской красоты, женской любви. Он не утратил его и в зрелом возрасте, не растерял на дорогах жизни. В стихотворении «Цветы», посвященном горячо любимой жене, он включил поистине искренние строки:
Цветы живые – для живых,
Для мёртвых – мёртвые уместны.
Их место на могилах тесных,
Приютах мрачных, роковых.
За горечью утраты скрывается чувство любви, которому не страшны ни жизненные неурядицы, ни даже сама смерть, потому что есть нечто высшее, объединяющее всех нас – любовь, не ведающая границ и пределов. Поэтому поэт и не любит дарить цветы мертвым, они уместны
только для живых. Но подаренные цветы – это сорванные цветы; так благодаря тонкой, скрытой метафоре поэт передаёт чувство единства с мирозданием и любимой женщиной.
Исповедальность Ильина, его поэтический мир – это мир человека, который обладает громадным жизненным опытом. Важно только соприкоснуться с ним и постигнуть его во всём многообразии, которое находит свое воплощение не только в поэзии, но в научных исследованиях. Игоря Ростиславович самостоятельно и с соавторами опубликовал 18 книг, 16 брошюр, около 300 статей по почвоведению, агрохимии, земледелию, орошению, овощеводству, экономике, математике, науковедению и истории науки. Он один из немногих современных приднестровских публицистов, тонко чувствующих историю родного края, историю своей собственной семьи. Это очень важно, потому что человек не знающий своего родства, живет как трава при дороге.
Символично назвала один из своих сборников стихотворений В.И. Пилецкая «Репейник». За этим названием кроется осознание поэзии как стремления проникнуть, соприкоснуться с тем, что нас окружает, подобно репейнику – только не прилипнуть, а стать единым целым, стать маленькой частицей бытия, отдав тем самым часть себя. В стихотворении «Волчок» Виктория Игнатьевна сказала:
О поэтика!
Я лишь колибри
В непролазном репейнике слов.
Там журчат, забываясь, верлибры,
Там напевность ямбических строф.
Там веселость хорей не утратил
И анапест стремится в простор.
Там богов услаждающий дактиль
Сокровенность хранит до сих пор.
Не стихи,
А поэтику мира
Уберёг своенравный репей.
…. И ищу я колючую лиру,
И сыграть лишь мечтаю на ней.
Только лира В.Пилецкой далеко не колючая, а нежная, тихая и сокровенная. О чем бы ни писала поэтесса, она всегда находит те слова, которые входят в сознание читателя как единственные и неповторимые, сказанные только конкретным автором. Почерк В.Пилецкой чувствуется в каждом её стихотворении. Даже такую изысканную форму, как сонет, она наполняет своим особым содержанием:
Не в глуби вод, в мысли падаем,
В гравитацию встреч нечаянных
Утонченными и нескладными
Изморенных глин мы изваяны.
На первый взгляд, необычная для сонета развернутая метафора, наполненная словами, близкими не к поэтическому языку, а к научному стилю, у В. Пилецкой преображена, благодаря тому, что вписана в необыкновенные по емкости эпитеты. Это умение обращаться со словом находит свое проявление в конце сонета:
Миражами в них мы изваяны.
Всего-навсего мы лишь слайды там.
… Безначальная и мгновенная
Слайдом вспыхнула и Вселенная.
Гравитация, слайд, Вселенная – всё это слова, относящиеся к научному стилю, но в контексте сонета Пилецкой они приобретают высший поэтический смысл. Именно так, оставаясь наедине с собой, поэтесса вложила в каждое слово свой определенный жизненный узор:
Луну – сказительницу неба –
Не прочь послушать облака
И где бы вольный ветер не был
Спешит он к ней издалека.
Викторию Пилецкую можно назвать сказительницей неба, понимая под небом необъятность жизненных просторов. Её поэзия показывает жизнь во всей ее необъятности и сокровенности.
Многие поэты, писатели, философы писали о преображающей силе слове, о его значимости для человека. Поэтическое слово всегда было и остается многомерным, так как определяет цельность авторского самосознания. Поэтесса, всегда открытая миру, Антонина Лосева удивительно ёмко изложила свою формулу поэтического творчества в стихотворении «Слово о слове».
Слово – как набат,
Слово – это клад.
Яд или бальзам –
К смеху и к слезам.
Всем своим творчеством она старается соответствовать сказанным словам. Стихотворение «Осень» – своеобразный «крик в тиши», плод переживания души, поражает своей безмятежностью и умиротворенностью:
Возьму в охапку листья красные,
прощаясь, с лесом обнимусь.
И с днями осени ненастными,
как с неизбежностью, смирюсь.
Определяющими для этого отрывка являются слова обнимусь и смирюсь. Обнимусь с лесом как символом природы и смирюсь с неизбежностью осени. В подтексте стиха ясно прослежива-ется, что осень – не только природное явление, а состояние души. Поэтесса сливается воедино с мирозданием, ее душа растворена в нём, предчувствуя смену времен года – времен жизни.
...Уж по багрянцу иней стелется
к восторгу шумной детворы.
Знать, скоро белая метелица
на санках скатится с горы.
За грустью осени наступает радость зимы, поэтому метель не завывает, а скатывается с горы, поэтому не старики греются у печки-лежанки, а детвора спешит приготовить санки. Ощущение, с одной стороны, увядания красоты, а, с другой, - возрождение чего-то нового.
Слово как набат, как истинный клад, возвращающий нас в прошлое и повествующий о будущем, является тем нравственным стержнем, на котором зиждется стихотворение «Память»:
Пока мы живы – память нас
Порой в былое возвращает,
И нам оттуда возвещает,
Какими были – без прикрас…
Ах, Память! Своего устава
В суетной спешке не нарушь.
Это риторическое обращение-восклицание «Ах, память!» звучит как набат, как колокольный звон, заставляющий нас не забывать себя, в суете жизни не растерять самое дорогое, свои нравственные принципы, «свой устав». Характерны заключительные строки стихотворения, передающие состояние духовного горения через слово и память:
Пусть то духовное горенье
Потомкам излучает свет.
Слово в понимании А.Лосевой не только сжигает, оно увлекает, снимает проклятье, преображает человека и даёт возможность обрести второе дыхание в жизни.
Твёрдо веруя – не пропаду!
Славлю светлое Воскресение –
Белый праздничный стольный Храм!
Этот день для души спасения
Был Всевышним дарован нам…
Возвещает звон колокольный,
Как небесная высь чиста…
Крестит мама меня иконой –
Крестит в Жизнь во имя Христа. («Крестная сила»)
Через сжигающее слово, через слово-память, через слово-набат поэзия А.Лосевой в лучших своих проявлениях возвращает нас к лику Христа.
Слово как набат, долг, служение Родине – главное в поэзии Евгении Гусаровой. Одно из стихотворений называется «Родина». Сколько под таким названием выходило стихотворений, но Е. Гусарова сумела по-своему оценить чувство любви к Родине. Для нее Родина – это и счастье, и радость, это то священное, которое мы по праву называем «Отчизна»:
Верность Отчизне священной
В сердце всегда я ношу…
Счастлива ты – я ликую!
Радостна ты – я пою!
В горе – я тоже горюю!
В пламени – тоже горю!
Риторические восклицания в конце каждой из последних строк далеко не случайны; автор стремится подчеркнуть свое единство с Родиной, осознание ее как чего-то живого, чувством которого проникаешься и без которого не в силах жить. Поэтому в другом своем стихотворении «Дороженька» поэтесса обратилась к ней:
Вьётся дороженька между полей
Солнцу навстречу к Отчизне моей.
Стану-ка я у неё на пути:
Слушай, с собою меня захвати!
Единым и слитным с Родиной ощущает себя и Комиссар из одноименного стихотворения, целующий Красное знамя как символ чести и достоинства Родины, и фронтовые подруги из стиха «Фронтовым подругам», спасавшие от смерти, но готовые забыться в песне весеннего родного сада:
Нам грустить о разлуках не надо,
Всё, что надо, отдам и приму.
Только песню весеннего сада
Не отдам ни за что, никому!
Пафосность поэзии Евгении Гусаровой – это дань памяти тому, что когда-то было, это показатель долга, верности Родине и родным людям.
Отрекшейся от райской лиры считает себя Надежда Андреевна Бондаренко. Это действительно так, поэтика её стихов лишена праздности, стандартности, штампа. Её поэтические образы высоко гражданственны и вместе с тем глубоко человечны. В этом отношении показательны строки ее стихотворения «Мы здесь!».
Мы живы, мы здесь, мы пока еще здесь…
Мы живы – и с нами расстрелянный Брест,
И белое пламя, и траурный дым,
И Красное знамя под небом седым!
Чувство исторической памяти роднит поэзию Н.Бондаренко с такими авторами, как Е. Гусаровой, П. Илюхиным и Н. Фридманом, но вместе с тем есть проблемы, которые ставит в своем творчестве только Н.Бондаренко, определяющие её авторское лицо. Ей под силу переосмыслить образы Дон Кихота и Санчо Панса, представив при этом свою формулу творчества и жизни.
Пройдут года, и много их пройдет,
Но я еще сражусь с моим драконом!..
Я – странствующий рыцарь Дон Кихот.
Я должен умереть непобежденным. («Дон Кихот»)
Надежде Андреевне в жизни приходится бороться не с ветряными мельницами, а со злобой и бездуховностью. Очень хочется верить, что и в поэзии и в жизни она останется непобежденной. Об этом сказано в стихотворении «Опьянение»:
У каждого – свой личный дьявол.
Он повсеместно – и нигде.
Делись с ним хлебом, солью, славой,
Но удержи его в узде.
Удержать стихию слова в узде невозможно, а стихийность демонических порывов важно сдержать, дабы не уподобится тому, что происходит вокруг. Этому посвящены произведения Галины Сиваковой. Одно из своих стихотворений она назвала «Не в цене человек». В этих словах боль и горечь, они звучат как зияющий и болезненный для каждого из нас вопрос: «Что же происходит с нами?».
Мы теперь – одиноки,
Доживаем свой век.
Время стало жестоким,
Не в цене человек.
Жестокое время, когда человек перестал жить только единым хлебом, когда он остался бесконечно одиноким. Это чувство одиночества не покидает лирических героев стихотворений Г.Сиваковой.
Изменить не хватит времени
То, что сделано не так.
Мало радости и «зелени»,
Суета – сплошной пустяк.
За суетой – сплошным пустяком скрывается боль расставания с жизнью. Поэтому не случайно Г.Сивакова одно из своих лучших стихотворений посвятила ушедшему из жизни Н.Фридману.
Родине служил не за награды,
Требуя немногое взамен.
Шел, сметая всякие преграды,
чувствуя масштабы перемен.
Многогранно представлено творчество старейшего представителя приднестровской литературы Ивана Федорова. Широкому кругу читателей он известен как публицист, прозаик и краевед. Безусловно, его краеведческие статьи, посвященные Тирасполю и Терновке, обращают на себя внимание тем, что в них доступным языком рассказано не только об истории города или села, но и о знаковых событиях, во многом определяющих культурный колорит того или иного региона. В частности, в этой связи стоит упомянуть краеведческий очерк «Храмовый праздник в Терновке». Храмовые праздники в селах – дело обычное, но автор показывает значительность этого явления для прихожан Терновской церкви.
Наряду с краеведческими статьями заслуживает внимания и лирика Ивана Федорова, проникнутая любовью к жизни, к родному краю.
В Терновских садах не копите обид,
Когда здесь весна юной девой манит.
Богата теплом, светом жизни земля,
И радуют озимью наши поля.
Когда я на воды Днестра погляжу,
То в них отраженье твоё нахожу.
Такой чистоты нахожу я черты,
Что светом желанным мне кажешься ты.
Богатый жизненный опыт Ивана Федорова, участник войны с Финляндией, Великой Отечественной войны, войны с Японией и трагических событий 1992 года в Приднестровье; конечно, выделяет его из современных приднестровских публицистов и поэтов. Тонко чувствующий искусство, он всегда умеет преподнести поэтическое слово так, чтобы читатель задумался над его сущностью. Достаточно вчитаться в такие его поэтические строки:
Если было бы возможно
В этом мире жизнь продлить,
Я бы бережно, надежно
Стал сокровища хранить,
Чтобы в горькую годину
Смерть богатства забрала,
Мне отсрочила кончину,
Годы долгие дала.
Это ощущение жизни не покидало и, наверно, никогда не покинет И. Федорова как личность и как поэта.
Творчество авторов, представленных в альманахе «Взаимность», многогранно по своей проблематике. В этой связи характерна поэзия Валентина Булгакова – участника боевых действий Приднестровья. Его стихи о войне лишены лжепатриотического пафоса, они искренни, наполнены переживаниями о том, что автор видел и прочувствовал. Продолжая традиции бардовской песни В.Высоцкого и Б.Окуджавы, Валентин Булгаков создал яркое по своей искренности стихотворение «Клен-2», в его основе положен своеобразный диалог на боевых позициях. С одной стороны, мир войны, представленный в данном произведении, зрителен, вещественен, осязаем:
Нет, не заснуть. Ночь, гроза.
Долгожданные капли дождя.
А у меня – пот в глазах,
И виски напряженно гудят.
С другой, – этот мир подает свои позывные, он услышан автором:
Крепость, мост. Гул и броня.
– Эй, братишки, быстрее влезай!
– Я – «Клен-2»1! Дайте огня! –
И плюется во тьму «Алазань».
Так зрительный образ войны сливается с ее реальным звучанием, становясь зовом-памятью о войне. Поэзия В.Булгакова не замыкается военной тематикой, но о чем бы он ни писал, чувство пережитого во время Приднестровской трагедии так или иначе откладывает отпечаток на всё его творчество. Мир трагичен, но тем ценнее жизнь человека, тем явственнее его связь со всеми живущими на земле, тем острее его восприятие смерти:
В который раз, быть может в сотый,
На мысли я себя ловлю –
Когда уйдет из жизни кто-то,
Бедней душою становлюсь
Человек всегда становится беднее душой, когда чувствует себя вне духовного поля и пространства, определяющих его связь с мирозданием в целом.
Вот истина – лишь их отнимет
Судьба, безжалостная к нам,
Я умираю вместе с ними,
Но незаметно, по частям.
Истина не где-то рядом, она в каждом из нас, в нашем стремлении постигнуть себя и стать перекрестком настоящего, прошлого и будущего, стать частицей Вселенского бытия, почувствовать себя мерцанием огня, шепотом листьев, слезой березы, дуновением ветра:
И в сонный шелест выйдя сада,
В его безмолвии, один,
Вдыхая свежесть георгин,
Дрожу от утренней прохлады.
Дрожжин, Илюхин воспринимали мир, несмотря на его трагизм, как единое целое, а для Булгакова это также второе «Я» человека во всём его многообразии, которое важно постигнуть.
Совестью, высоким понятием о мере ответственности человека за сказанное слово проникнуто творчество Людмилы Кудрявцевой. Один из ее рассказов так и называется «Совесть». В рамки, казалось бы, банального сюжета, который уже много раз использован писателями, принадлежащими к различным культурам, Л.Л.Кудрявцева вложила свой особый смысл. Обычно в рассказах такого типа нет никакой характеристики совести, читатель должен сам додумать: что это такое, что значит жить по свести; но Людмила Леонидовна устами умудренной годами бабушки – героини рассказа не столько поучает читателя, сколько повествует, заставляет задуматься о вечном: «– Так она, внученька, и не ходит. Она человеку от рождения даётся. Только у одного – бодрствует, у другого – дремлет, у третьего – спит, а иной и вовсе ее теряет. А Совесть от дурного поступка бережет, потому и хранить ее надобно. Худо человеку без неё. Не любят бессовестных люди». Народной мудростью веет от этих строк, той духовностью, без которой немыслима подлинная литература.
Поразительным художественным вкусом, предельной ответственностью проникнута не только проза, но и поэзия. Людмила
Леонидовна Кудрявцева – одна из немногих приднестровских поэтесс художественная поэтика произведений, которых близка к русскому духовному стиху. Некоторые стихи Л.Кудрявцевой звучат как молитва и строятся по её законам. Особо в этой связи обращает на себя внимание их ритм и использование изобразительных средств. Так , стихотворение «Молитва Богородице», перекликается с канонизированной молитвой; автор внёс в нее нечто свое, глубоко пережитое. Путь человека тернист и, безусловно, каждого из нас подстерегают многие печали, и мы всегда за помощью обращаемся к Пресвятой Богородице в искренней молитве.
Автор остается наедине с Богородицей, выказывает всю боль, всё страдание, пережитые в жизни, просит об охранении и утолении печали. В этом смысле «Молитва» Кудрявцевой и охраняющая, и просящая, и ходатайствующая. Поэзия Кудрявцевой невидимыми нитями связана с русской классической традицией: быть частью всего происходящего в мире в прошлом, настоящем и в будущем, сопереживать с сознанием человеческого бытия, которое тебе особенно близко. Поэтому так часто в поэзии Кудрявцевой мы встречаются посвящения Лермонтову, Пушкину, реминисценции и перифразы из стихотворений Цветаевой, Ахматовой и Бальмонта. Это не плагиат, а дань любви к русской культуре, соприкасаясь с которой становятся лучше и чище, проникаются чувством того, что творчество есть пылающий глагол в твоей душе. В одном из стихотворений Л.Кудрявцева признается в этом; ее сонет, посвященный М.Лермонтову, глубоко проникновенен в понимании сущности поэзии и творца.
Стихи – бездонные лагуны –
Работа сердцу и уму.
В них расцветает мир подлунный,
И до утра я не усну.
«…»
Дух гения под ним витает,
И будни грёзы омывают…
До встречи, главный мой поэт!
Для Л.Кудрявцевой, как для каждого человека, знакомого с литературой, есть близкие поэты, и всё же каждый из них по-своему главный. Стихи Л.Кудрявцевой при их внимательном прочтении дадут читателю толчок для восприятия русской классики, к пониманию творчества не как пустой игры слов, а как высокой меры ответственности за сказанное в мир слово.
Это и есть высший долг поэта; говоря это слово, он осознает себя частью того, что есть, было и будет. О чем бы ни писали приднестровские поэты, они всегда подходят с высокой мерой ответственности за несомое в мир слово.
Ю.М.Заяц, Л.П.Кабанюк
Продолжение следует
|
| |
| |
| litcetera | Дата: Четверг, 10.01.2013, 23:13 | Сообщение # 2 |
|
Генералиссимус
Группа: Администраторы
Сообщений: 1363
Статус: Оффлайн
| Лирика Валентины Чеботаревой – яркое тому подтверждение. Она накрапывает на каждого из нас звездным дождиком; мы соприкасаемся с чувством первой любви, первой мечты, с чувством грусти. Иногда ее поэзия резко бьёт по душе словами горечи и боли. Перед нами встают картины бендерского лета 1992 года, и мы понимаем напряженность чувств поэтессы, пишущей уже не о Бендерах, а о Беслане 2004 года.
Утро. Беслан. Школа. Цветы.
Дети и смех… Боже, где ты?!
Выстрелы, брань… Кто-то кричит…
Поздно бежать… Кто-то лежит…
Кто-то – не ты… Мама, спаси,
Мама, ты здесь, ты – защити!
Молится мать… Мины вокруг…
Боже, спаси, узок наш круг…
Поэтесса умело и тонко, благодаря парцелляции как литературному приему, риторическим восклицаниям и вопросам, заставляет читателя прочувствовать боль утраты, горечь расставания. Не случайно это стихотворение заканчивается строками:
Школа. Цветы. Слезы – не смех…
Черные списки погибших – тех…
Солнце, дай же тепла вдвойне
Детям, выжившим в той войне!
Разноплановость, многотемность поэзии Чеботаревой – показатель того, насколько полно воспринимает она мир и жизнь, желая быть действующим лицом, которое не может быть равнодушным.
Сопричастность ко всему, что происходит в мире, сопереживание со всем и с каждым – определяющая черта поэзии В.Чеботаревой. чувствуется даже в стихах, которые написаны для детей.
Полюбила Светланка сметанку,
Банка в руки – и видно лишь дно,
Кот Василий вылизывал склянку,
Только тщетно – там нет ничего…
Вообще духовная лирика многообразно представлена в альманахе «Взаимность». Наряду со стихами Л.Кудрявцевой обращают на себя внимание духовные и лирико-философские стихи протоиерея В. Скоробагатого, Ю.Зайца, С. Ратмирова и Л.Кабанюк.
Владимир Скоробагатый – священник, и это сказывается на его восприятии литературы и поэзии. Его поэтическое слово проникнуто верой в Бога. О чем бы он ни писал – везде присутствует Всевышний не как некий фантом или иллюзия, а как благодать, снизошедшая на землю. Названия его поэтических произведений говорят за себя; одно из них
«Откровение». Поэт назвал его не исповедью, а откровением, то есть высшей формой открытости души миру. Нет в стихотворении самого слова «Бог», но его присутствие чувствуется в каждой строке. Поэт следует устоявшемуся в православии канону – Бог живет во всём, просто его нужно постигнуть и тогда узреешь малое в большом и большое в малом.
Сидишь, лицо, обняв руками.
Внимай, как откровенье тает!
И трепетно, беззвучно камень
С больной души твоей спадает…
Откровение не уходит, не покидает человека. Оно тает. Поэт призывает этому внять, тогда, быть может, спадет с больной души камень. Откровение становится своеобразным актом духовного лечения через приобщение к миру, который тебя окружает во всей его предметности и зрительности.
Ты входишь в скромное жилище,
Где на окне завяли розы,
А на столе – простая пища
И жесткое у печки ложе.
Только, пройдя этот путь приобщения к миру, через сомнения и разочарования, по мысли Скоробагатого, человек приходит к высшему постижению себя, к мысли о том, нашел ли ты себя в этой жизни или потерял:
Зачем, полжизни разменяв,
Лишь понял то, что потерял!
Сидишь, лицо, обняв руками.
Внимая робко откровенью…
И трепетно, беззвучно камень,
Упав, вернул тебе паренье!
Как священник, Скоробагатый тонко почувствовал, что через разочарования, сомнения, потери, утраты можно прийти к подлинному откровению, а значит духовно излечиться и вновь обрести парение. Как поэт, он сумел передать это в предельно выверенной форме как по ритму, так и по композиции. Стихотворение действительно строится как своеобразное Откровение, в данном случае мы имеем место не с откровением в широком смысле этого слова, а со своеобразным жанром духовного стиха. Поэзия Скоробагатого не исчерпывается только духовными стихами, есть светские стихи, отражающие вполне земные увлечения человека, даже те соблазны, которым подвержен каждый из нас. Например, звучащее как притча стихотворение «Законы», во многом публицистично, оно о нашей земной жизни, о путях-дорогах, которые выбирает человек, о законах, не всегда справедливых.
Духовность поэзии отца Владимира жива стихией чувств, находящей своё воплощение в многообразных поэтических формах.
А я сижу… в души смотрящий бездну,
Стихи и ночь сравнивши со стихией,
Летевший вскачь подстреленною ланью
И не успевший ложь окрасить былью…
Желание остаться самим собой, не утратив при этом Божьего лика, – это и есть внутренний стержень поэтического мира протоиерея Владимира Скоробагатого.
Близок ему по духу и мировосприятию творческий компонент поэзии Юрия Михайловича Зайца (Да простит меня читатель за третье лицо). В четверостишии:
И пропоют в тиши церковной Аллилуя,
И снизойдет на душу Божья Благодать,
Среди молящихся увижу я святую.
О как захочется ей многое сказать, -
отражена мысль о поразительном откровении каждого человека перед Ликом Всевышнего. Поэтому в одном из последующих своих стихотворений поэт написал: « Я жить хочу совсем без грима»… Лирический герой этой миниатюры, пытаясь ответить на главный вопрос: в чем смысл жизни – хотел быть искренним, открытым. Автор дал нам в ретроспекции мысль Шекспира: ” Жизнь – театр, а люди в нём – актеры”. Лирический герой на сцене ”театра Господа” старается быть. Третья строка – это перифраз мысли Блаженного Августина: ”Полюби Господа и делай, что хочешь”. Завершает размышления лирического героя строчка в первой строфе строчка: ”И вольной стать частицей бытия”, что значит обрести свое место в материальном мире и при этом испытывать духовную свободу.
Вторая строфа трехчастного произведения помогает понять, что человек открывает свою душу, чувства, помыслы людям; дарит им свет и любовь, ничего не требуя взамен. Особого внимания заслуживает фраза: ”И тяжкий крест безропотно нести”. Почему? Бог дает человеку только тот крест, который он в состоянии поднять и понести.
В третьей строфе слово ”тишина” имеет особое метафорическое значение. В данном случае это синоним понятия ”прекрасный”, лирический герой, являясь мгновением бытия, стал частью прекрасного. Особый трепет он испытывает перед тем, как обратиться с молитвой к Богу. Он хочет всем всё простить и самому быть прощенным. Тогда православная молитва позволит ему общаться с вечностью на равных.
Поэтический мир, поэтическая индивидуальность Сергея Ратмирова – это разговор со временем, с вечным о себе, о постижении ценностей, без которых немыслим человек. Его слова наполнены не только самоценностью реального смысла, они по сути своей всегда многозначны и воспринимаются в различных ипостасях, но одно остается неизменным – они одухотворено. В основном ориентируясь на малые жанры лирики, С.
Ратмиров предельно лаконично и вместе с тем философично дает представление о системе ценностей, в которой пребывает сам, соприкасаясь с Божественным провидением. В этом смысле его стихи можно назвать духовными; это стихи человека, желающего постигнуть Бога, но до конца еще не слившегося с ним. Эта жажда слияния с Богом во многом определяет его личность, его творчество.
Какая грустная и чудная пора,
Закатный вечер обрамляет ставни.
А я иду, иду, и купола
Снимают с душ сомненье и усталость!
Пора грустная и чудная – это сочетание не случайно, грусть – не просто грусть, она граничит с ощущением чуда закатного вечера, чуда пути в церковь, к Богу. Именно поэтому купола как символ воцерковлённости мира снимают с души сомнения и усталость. Одно четверостишие с риторическим восклицанием в конце, но смысла, заключенного в нём, хватило бы на целую поэму. Только читатель, далекий от литературы, от искусства в целом, воспитанный в век бездуховности, не поймёт строки:
Мелодика стиха, мелодика ритма,
Мелодика жизни – как неизбежность,
Признание мысли – как неизбежность,
Дыхание Света в круге потрясающих будней.
Стих должен быть мелодичен и мелодику определяет во многом его ритм. Тот, кто не слышит музыку стиха, не в силах понять мелодику жизни, которая является как неизбежность. Мысль – жизнь; она одаривает каждого из нас дыханием Света и позволяет выжить в суете буден. Так творчество и жизнь у С. Ратмирова сливаются в единое целое. Во многом он поэт-мифотворец, творит миф о себе, но этот миф – не легенда, сплетня, байка, а правда о себе. Миф, по словам А.Ф.Лосева, – это личностное бытие. Слово о себе и Бытие. С. Ратмиров сформулировал это так:
Его строка рождается над Бездной,
И в этом вижу смысл Бытия,
Когда, соприкоснувшись крестно,
Стихи вплетаются в Слова.
Слово, рожденное над бездной, на грани борьбы двух начал, живущих в человеке – Божественного и демонического – всегда найдет ответное слово, идущее от Бога, чтобы мир преобразить.
Преображающее слово, мир слова, определяет творчество Кудрявцевой, Скоробагатого, Зайца и Ратмирова. И без этого животворящего слова невозможно представить лирику Л.П.Кабанюк. Стихи, представленные в альманахе, далеко не исчерпывают всё многообразие её тематики, но каждое из них – своеобразные ворота в ту или иную сферу поэтической деятельности. О чем бы ни писала Людмила Петровна, её стихи лишены голой публицистичности, амбициозности, они исповедальны. В лучших своих образцах они восходят к лирике М.Цветаевой, А.Ахматовой и Б. Ахмадулиной, но при этом поэтесса всегда сохраняет своё лицо, являя при этом множество ликов. Любовь ко всему земному и ко всему небесному, любовь как земное чувство и как божественная благодать, которая разлита в мироздании её поэтическое кредо, проявляющееся в каждом стихотворении. За, казалось бы, банальным названием «Любовь к музыке» скрывается удивительно ёмкое содержание, объединяющее в себе любовь к мирозданию на всех уровнях. Читая это стихотворение; мы ощущаем не только предметность мира, но и его звучание:
Плыла луна. Мерцали звезды.
Бетховен с тросточкой домой
Спешил, пока звучали фьорды
Мелодии такой простой.
Для поэтессы слово не просто Слово, оно действительно мистерия духа: за мерцающими звездами мы чувствуем бездонность мироздания, а Бетховен с тросточкой не просто всем великий композитор, а символ творца, осознающий звучание мира.
Перед его туманным взором
Вставали грустные глаза,
Глубокие, с немым укором,
Напоминали образа.
Предельна метафоричность фразы, глаза не глядели, а вставали, как являются человеку образа. Так постигается мир во всей его духовности через звучание и предметность, через сопереживание с каждым мгновением его жизни. Потому так значимы заключительные строчки в этом стихотворении; это итог, связывающий воедино человека, творчество и мироздание.
Она слепа… И я отныне
Пред ней в немыслимом долгу,
Который выплатить судьбине
Души творением смогу.
Поэт всегда должник у мироздания. Этой мыслью, не всегда прямо высказанной, проникнуты многие стихотворения Людмилы Кабанюк, особенно близкие к духовным стихам.
«Какое удивительное небо!» - восклицание в конце первой строчки. Напрашивается перекличка со знаменитым внутренним монологом Андрея Болконского (Л.Толстой, «Война и мир»). Поэтесса дальше раскрывает бесконечность красоты жизни. Жизнь прекрасна тем, что она жизнь, и в этом её правда. Невольно вспоминаешь бунинское: «А счастье только знающим дано». Ощущением счастья жизни, её правдивости и красоты во всём проникнуты строки из другого стихотворения «Мамины руки»:
Мамины руки, родные,
На всё им хватало уменья,
Закрыть от беды и печали
И подарить вдохновенье.
У истоков жизни каждого из нас всегда материнские руки, согревающие, ласкающие, трепетные и терпеливые. У поэтессы мамины руки не только жизнеутверждающий символ, но символ жертвенности, терпения. Красота жизни, ощущение её незыблемости сливаются с материнской красотой. Так женственность в восприятии жизни переходит в жертвенность во имя преображения словом мироздания. Духовность – творчество – любовь – жизнь – красота. Это ряд ступеней, на которые должен ступить человек в понимании автора, чтобы постигнуть суть бытия.
У каждого поэта ряд ступеней свой, и каждый из них стремится их пройти по-своему.
По большому счету, поэзия – это путь к храму. Валерий Овчарук написал:
Земные мы – нам ближе мрак и тени,
А сверху солнце моет купола,
Нас ослепляет золотом мгновенье
И озаряет неба синева.
Здесь земное и небесное сливаются в единое целое, озаряются золотом мгновения. Поэтому ослепление в данном случае скорее носит характер осознания себя маленьким-маленьким перед величественным храмом бытия. Чувство жизни во всей ее обыденности и заземленности, с одной стороны, а с другой – стремление постигнуть мир горний, небесный характеризует поэтический мир В. Овчарука. Его стихи можно разбить на пары: «В дороге» – это отражение нашей земной жизни в ее конкретике;
«Дрожжину» – сознание творческого долга, постижения духовных высот, без которых немыслима личность. Этот перечень можно продолжить. Но есть стихи, совмещающие два плана в единое целое («Во мгле раскидистого сада»).
Щедрый сад – символ всеохватывающего богатства и красоты жизни, но он же –
обыкновенный раскидистый реальный сад. Отсюда те метафоры, используемые поэтом, в которых сочетаются небесное и земное. «Мне с неба звезд срывать не надо – Они на ветках предо мной».
«Земные звездные лучи» - вот что дороже всего поэту. Обращает на себя внимание скрытый оксиморон «земные-звездные»: земные, то есть рожденные здесь, на земле; звездные, устремленные в небеса. Поэт достигает предельной яркости образа земного бытия. Его лирический герой постоянно живет в мире, который по-своему трагичен, но он немыслим без чувства любви, поэтому война, как нарушение этого бытия, есть самое страшное для В. Овчарука, что может быть. Его строчки, посвященные бендерским событиям, не нуждаются в комментариях.
От взрывов мин, от пуль и от огня
Бежали из Бендер и сел окрестных…
Они бежали, будто сквозь меня,
По тропке – и порожистой, и тесной.
… И перепрыгнув сердце, как рубеж,
И совесть, и тюки свои теряли…
Валерий Овчарук принадлежит к числу тех поэтов, пишущих о том, что пережили, что прочувствовали. Он далёк от мира иллюзий, от выдуманных чувств.
Несколько иного типа лирика Николая Антонова. Она близка лирике Н.Рубцова, С.Есенина. Но вместо надрыва и трагизма в ней преобладает внутренняя гармония и покой. Поэт беседует с читателем, он стремится ненавязчиво донести до него свою правду. Первый свой сборник стихов, недавно вышедший в Приднестровье, он назвал «Беседка нашего двора». Тонко чувствуя окружающий мир, поэт стремится ввести читателя в то измерение жизни, которое мы вправе назвать «умиротворенностью», но далеко не внутренним покоем.
Утих сонливый шепот прозы,
Но будят третьи петухи…
Расцветшей веточкой мимозы
Явились в горницу стихи…
Стихи являются как частые гости, как желание исповеди, но далеко не как акт покаяния.
Не исповедываюсь,
Мне не в чём каяться.
К душе наведываюсь,
Узнать, чем мается.
Еще ярче мотив умиротворенности, за которой скрывается трагичность бытия, отражается в стихотворении «Ручей», посвященном отцу:
В поля без устали, журча,
Бежит ручей,
Рождая тысячи начал
В потоке дней.
Он мог бы горы одолеть
Великих дел,
Но орошать земную твердь
Его удел.
Ручей видится поэту как своеобразный символ истоков всего живого; он обречен животворить всё окружающее. Несмотря на горечь утраты, трагичность этих строк просветлена, ибо связь отца с ручьем – это связь жизнеутверждающего начала с началом жизнь дающего. Чувство любви ко всему родному, чувство сыновнего долга перед матерью, отцом, родным селом, перед мирозданием в целом проходит красной нитью через всё творчество Н Антонова. Проникновенно в этом смысле стихотворение «Родненький, приходи…». Строки, ставшие названием стихотворения, – это материнское переживание, материнская жажда увидеть сына. Н.Антонов наполняет эту фразу содержанием, передающим внутреннее состояние души матери на различных этапах ее жизни.
Сквозняк. Показалось. Увы.
Перекрестилась наспех –
Огонь задрожал в каганце,
А за дверьми – ненастье,
И нет никого на крыльце.
Автор предельно ясно акцентирует внимание читателя, как мать переживает за сына, отсюда характерное членение фразы: Сквозняк. Показалось. Увы… И чисто русское – перекрестилась наспех. За этим кроется чувство жертвенности матери, о чем поэт сказал ниже:
Эхо стоит в прихожей:
«Сыночек, родной, проходи!»
И побежал по коже
Мороз, и кольнуло в груди…
Стихотворение завершается ёмкими по духовности строками. Мать поэта сливается воедино с образом Богородицы, сопереживающей, жертвующей собой ради сына.
Словно надежды всплески
Мерещится голос сквозь сон.
Дрогнули занавески –
Восходит Заря на амвон…
Духовность поэзии Николая Антонова восходит в своих лучших образцах к традициям русского духовного стихотворения, напрашивается параллель со знаменитым «Плачем Ярославны» из «Слова о полку Игореве», с «Выбранными местами из переписки с друзьями» Н.Гоголя, когда великий писатель размышляет о месте женщины в мироздании.
Если поэзия Н.Антонова по своему внутреннему содержанию просветлена и гармонична, то Александр Апостолов пишет на грани «взрыва». Этим он, с одной стороны, близок А.Дрожжину, с другой – его поэзия отражает ту боль, характерную для поколения, живущего на рубеже веков.
Куда ни кинусь – всюду грязь,
Болотной жижи по колено,
И я опять ищу пейзаж,
Укрытый белоснежной пеной.
И мне так хочется опять
Туманным облаком напиться,
Чтобы в один из грустных дней
С дождем на землю возвратиться.
Сложна эпоха, в которую мы живем; очень трудно остаться в ней человеком, поэтому очень трудно найти тот «пейзаж души», который заставит тебя или забыться, или устремиться в безоблачные выси, чтобы на землю вернуться дождем. Дождь – это символ слёз души, разочарования во всём окружающем; не удивления, не озарения, а скорее плача по утраченной гармонии.
За каждым словом – жизни шаг,
За каждым взглядом – расстоянье,
Но за цветением весны
Есть неизбежность увяданья.
Так завершается весь цикл
Существования на свете,
Где простирается закат
Сквозь ночь, в сиреневом рассвете.
Рассматривая жизнь как некий поток сознания, А.Апостолов создает своеобразный цикл стихотворений «Времена жизни», где каждая строка отражает определённый этап в духовном развитии человека, которое, по мысли поэта, бесконечно.
Зима (смерть)
Зимнее безмолвие! Времени здесь нет.
Убаюкал землю белый мягкий снег.
Всё что было не было заковало льдом,
Тайна мироздания спит глубоким сном.
Смерть видится глубоким сном, подобно лермонтовскому духовному замиранию, но это не прекращение жизни мироздания, а сознание себя единым с ним. Единство человека, природы, мироздания и времени определяет поэтическое кредо и личность А.Апостолова.
Истинная поэзия – это не только разговор со временем, не только ощущение себя наедине с вечным, не просто калейдоскоп событий, а поразительный сейсмограф души. Интимность, сокровенность чувства, находящие свое отражение в поэтических строчках, в полной мере можно отнести к поэзии Натальи Сож. Наиболее яркое ее стихотворение, воссоздающее «пейзаж души», является «Иронический вальс». Скрытая, легкая ирония, переданная через аллегорию встречи с ветром, в конечном итоге заканчивающаяся банальной фразой «- Сигаретки нет лишней, мадам?», передает внутреннее одиночество, трагизм души. Тоскующая женщина на ветру – символ лирики Н. Сож. На ветру жизни. На ветру перемен. Это ясно чувствуется в других стихах поэтессы:
Между нами пространство заштопает дождь
Нитью шелковой туч шелкопряда
Ты сказал, что придешь
И пространство сомкнешь
Может быть. Только – поздно! Не надо…
Не надо громких встреч, не надо пошлых расставаний. У Натальи Сож всё достаточно уязвимо и женственно, всё находит своё воплощение в таком до боли знакомом каждому из нас «Блюзе»:
Когда звучит блюз,
Тает снег на вершинах –
И горы слышат…
Многоточие в конце этих трех строчек показательно для личности и творческой индивидуальности Н. Сож. Её поэзия всегда недосказана, дочитать, досказать ее должен читатель. Во многом сродни ей поэзия Натальи Гольцовой. Та же одинокая женщина на ветру, тот же образ души, жаждущей любви, так или иначе встает перед читателями в стихотворных строках.
Вот так и я, порой лечу,
Ветрам, молве покорна,
В своей тоске с собой молчу,
Гляжу на мир укорно.
Винить некого, «нет любви на свете» – жесткое признание, но сколько за ним боли и горечи.
И слёзы теплые души,
Глаза освобождая,
Иссохнут где-нибудь в тиши
За ветром улетая…
Ветер, казалось бы, вечный собеседник каждого поэта. У С.Есенина он бродяга, у А.Блока он вселенский, а у Н.Гольцовой и Н. Сож – тот единственный, кому можно доверить свою судьбу, порывы своей души. Есть у Гольцовой и образ, определяющий лирику женской поэзии в целом – образ стены.
Стена – молчунья, друг – стена,
Свидетель многих дел,
Я от грехов своих пьяна,
Меня взяла ты в плен…
Нет ничего страшнее, чем быть в плену у стены – одиночества, но за ним нет пессимизма, надрыва, а есть осознание обреченности на него. В одном из своих стихов Н. Гольцова написала о всех женщинах:
Я по улицам бреду ночною птицей,
Тенью став, а криком – тишина.
Одна среди тиши и вдоль дорог одна…
Одна средь дорог жизни и мироздания – именно в этом смысл поэзии Н.Гольцовой. Она оставляет читателю право выбора судить о себе как о личности, внимательно вчитываясь в строки ее произведений. Прозаические этюды Н.Гольцовой заслуживают особого внимания, они дополняют ее поэтическое творчество.
Странницей духа в самом высоком смысле этого слова можно назвать Наталью Козлову. Подобно бабочке, она, соприкасаясь с каждым явлением жизни, стремиться его
озарить его своим неповторимым светом.
В большом непознанном пространстве
Мы дети все твои, Земля.
Одни стремятся к постоянству,
Другие – в поиске, как я.
В поэзии Н.Козловой нет жажды банального самоутверждения: есть желание найти себя в мире, стремление найти такие соответствия с мирозданием, чтобы полнее раскрыть свое творческое «Я».
Единством публицистики и поэзии, которые проникают друг в друга, определяется творческий лик Ирины Валентиновны Мариновой. Если её поэзия созерцательна, в лучших своих стихах она приходит в мир как соглядатай, то для её публицистики характерно сугубо личностное, мемуарное. Она вспоминает о тех, кто был ей близок и дорог. Это ощущение близости ко всему в мире и связывают поэзию и публицистику И.Мариновой в единое целое.
Жизнь как постижение себя и окружающего мира сквозь внутреннюю умиротворенность. О чем бы и о ком бы ни писала И.Маринова, эта внутренняя умиротворенность у нее всегда присутствует. У нее нет лживой умилённости и восторженности, а есть созерцательность и соглядатайство:
Ухожу в улиточный уют,
Отгораживаюсь шторами-шорами.
Жизнь всесильна: находит и тут,
Колет сердце острыми шпорами.
Но за этой колкостью жизни все-таки нет «инфляции чувств», нет «безработицы души», а наоборот – жажда жизни, жажда всё перечувствовать, понять и донести до читателя, надежда на то, «если кто услышит, тот пускай поймёт»:
И у тебя теплеет кровь,
Но дать тепла еще нет силы.
Как тяжело рождаться вновь,
Когда всё в жизни раньше было.
Жить – быть – созерцать – вот что важнее всего в лирике И.Мариновой, это ее девиз и в жизни, и в творчестве.
Не просто жить, а жить с душой нараспашку, вписывая себя до конца в непростое время, выплескивая свою душу без остатка – по такому принципу жил и творил Юрий Павлович Баранов. Его проза в лучших своих образцах (рассказы из сборника «Жажда денег», роман «Из пожелтевших тетрадей прапорщика Арабова», повесть «Соть») восходит к традициям русского сказа, представленного в творчестве М.Зощенко, в очерках Ильфа и Петрова. Герои его рассказов – мы с вами, пытающиеся выжить в эпоху переоценки ценностей, когда всё дозволено, но для Ю.Баранова не дозволено только одно – растерять в себе ЧЕЛОВЕКА. Поэтому он и высмеивает всё пошлое, всё то, что расчеловечивает человека. О прозе Ю.Баранова было написано несколько критических статей, она еще будет изучена. Его поэтическое творчество стоит особняком и мало кому известно. Именно в поэзии он не скрывается за образами своих героев, предстает предельно исповедальным и ранимым.
Однажды, когда умрет Солнце,
Люди родятся седыми…
Мудрость, которая никому не нужна.
Однажды, когда умрут звезды,
Астрономы свои телескопы
Переделают в жерла орудий.
Однажды в дверь постучится
Женщина в чёрном, с косою,
Заплетённою в узелки судьбы.
Построенное на основе синтаксического параллелизма стихотворение «Однажды, когда умрёт Солнце» поражает тем, что каждую метафору поэт расширяет, наполняя её конкретным смыслом: умирающее Солнце становится символом уходящей жизни, уходящей мудрости; умирающие звезды – символ разлада, разлома в мире, что, в конечном итоге, являет нам лик смерти. За этим трагическим миросозерцанием кроется жизнеутверждение – смерть лишь переход в иное бытие, лишь продолжение жизни, между временем и вечностью – большое расстояние: Засуха...
Жаром иссохших губ припадаю.
Чаша.
Наполнена огненной влагой
Мук безрассудных…
Любовь.
Всё символично у поэта: засуха – духовная жажда, чаша – это чаша бытия, мука – это мука любви. Барановское творчество в целом как раз и жило духовной жаждой, бытийственностью и любовью к мирозданию. В лирике Ю.Баранова выстраивается ряд символов, значимых для нашего времени – жить, быть, любить, умирать для того, чтобы вновь вернуться.
Чаша бытия – сквозной символ в творчестве многообещающего прозаика и публициста Александра Владимировича Юшина. Отрывки из повести, представленные в альманахе, убедительно свидетельствуют о том, насколько автор чувствует бытие человека. Юшина волнует не столько сам факт жизни, сколько духовное обретение или падение личности. Показана личность, жаждущая себя обрести перед лицом смерти, отсюда рефрен, проходящий через весь отрывок «Я должен сделать!». Речь не о том, что я могу сделать. Речь идет о долге, о внутреннем самоутверждении, о самоценности человека.
В другой главе из той же повести показано духовное падение человека из-за равнодушия окружающих. Писатель стремится показать, что и обретение себя, и разрушение человека так или иначе связаны с бытием человечества в целом.
Стихи Анны Штро разноплановы по тематике и по жанру, они рассчитаны на детей младшего возраста. Её стихи для детей близки к считалкам, потешкам и к лирике Агнии Барто. Любое её стихотворение, написанное в расчете на ребенка младшего возраста, пронизано уменьшительно-ласкательными обращениями:
Тормози, лошадушка!
Видишь? – Едет «Ладушка»!
Здесь всё знакомо детскому восприятию – та лошадушка и буренка будто пришли из русских народных сказок. Вообще близость поэтики А. Штро к фольклору по жанровой специфике ее произведений: в частности сказка «Сверчок и светлячок» перекликается не только с традицией устного народного творчества, но и со знаменитым произведением К.Чуковского «Муха-цокотуха». Не случайно стихи А. Штро опубликованы в альманахе «Планета детей». Её творчество не исчерпывается только стихами, написанными для детей. Есть стихи, посвященные родным городу и краю. Творчество поэтессы многообразно и многоаспектно по своему восприятию жизни и окружающего мира.
По детской тематике близка к А. Штро Наталья Самоний. Для детей можно писать по-разному: можно в стихах, адресованных им, быть нарочито назидательным, в какой-то мере даже авторитарным, но при этом потерять саму сущность поэзии, не донести ее человеколюбивого начала. Наталья Самоний далека от назидательности, она оставляет за ребенком право размышлять, воспринимать мир через образы, поэтому её стихи напоминают считалки или басни, например, считалка «Времена года» или стихотворение, близкое к басне «Про двух зайцев и два порока»; но при этом везде чувствуется яркое поэтическое слово. В стихотворении «Осень» она использовала рефрен «Осень. Грустно немножко», наполняя его каждый раз познавательным и духовным содержанием, давая при этом возможность ребенку осмыслить себя в круговороте жизни. Складывается впечатление, что поэзия Н.Самоний рассчитана и на детей, и на взрослых. Важно просто каждому читателю соизмерить свои возможности постижения тайны поэтического слова и тогда узреть авторское кредо Н.Самоний: «Жить, будучи влюбленной в мир».
Проза Татьяны Бурлак близка по совестливости, по размышлениям о вечных ценностях к прозе Л.Л.Кудрявцевой. Сказка «Село Грязненькое» адресован детям младшего школьного возраста и заставляет задуматься над тем, как сделать окружающий тебя мир лучше и чище. Сказки Татьяны Бурлак – напоминание каждому взрослому о том, что всё зависит от любого из нас, они напоминание о мере ответственности.
Мерой ответственности и любовью к родному краю, желанием постигнуть истоки духовного возрождения проникнута публицистика А.С. Вознюка. Музыкант по образованию, прекрасный организатор и педагог, Анатолий Степанович представлен в альманахе эссе «О, песня русская, родная!» Он размышляет о духовности русской песни, о ее значимости в становлении русского характера, о том, как она отражает бытие русского человека, традиции, обычаи, обряды. Это не единственное произведение А.С. Вознюка в этой области; надеемся , что в следующих выпусках альманаха он предоставит читателю новые исследования, посвященные русской песне.
С русской песней связан и Петр Евгеньевич Садовников – поэт-бард, автор и исполнитель песен. Его авторские песни – это крик души. Пишет ли П.Садовников о Бендерах или о ставшем ему родным Тирасполе, о своих друзьях – везде чувствуется его авторское лицо. Можно говорить о трагичности его песен, но главное – их молитвенность и духовность. Его «Молитва» - явление своеобразное. Она не соответствует общепризнанному религиозному канону. Это сокровенный разговор с Богом, наполненный отчаянием.
Садовников вопрошает: что же с нами со всеми происходит? Этот вопрос не оставляет равнодушным умного читателя, он определяющ для большинства приднестровских поэтов, прозаиков и публицистов. Иначе быть не может, так как истинная поэзия всегда ставит перед читателями вопрос: кто мы и ради чего пришли в этот мир?
Молодое поколение приднестровских поэтов не боится прикасаться к вечным ценностям бытия, искать свою дорогу в сложном сплетении человеческих судеб, свое место в системе ценностей, которую предъявляет наше непростое время. В. Витушкин, А. Гедрович, В. Козырин, И.Черней, М. Шерстинская, Е. Триморук – не похожи друг на друга. Акростих Анастасии Гедрович вряд ли спутаешь с несколько интимными стихами Марии Шерстинской, жизнеутверждающий пафос стихотворений Вадима Козырина нельзя перепутать с переживаниями Евгения Триморука. А Инессе Черней в начале ее творчества мы пожелаем больших-больших успехов.
Поэты, писатели, публицисты Приднестровья, представленные на страницах альманаха, ждут своего вдумчивого читателя и исследователя. Творческая индивидуальность – редкий гость на земле, и поэтому важно его услышать, понять, постигнуть.
1 «Клен-2» – позывной корректировщика огня в Бендерской крепости.
|
| |
| |
| smz67 | Дата: Воскресенье, 05.05.2013, 15:45 | Сообщение # 3 |
|
Сержант
Группа: Проверенные
Сообщений: 24
Статус: Оффлайн
| Первое толковое всматривание в русскую литературу Приднестровья. В основном критика скатывается на личностное выпирание окололитературных фактов, не имеющих ничего общего с серьезным литературоведением. Юрий Заяц четко расставил акценты, найдя в каждом авторе положительное. Это традиция русской литературы, достаточно вспомнить "Лики творчества" М. Волошина. Умение сказать важное даже о слабом поэте - отличительная черта положительной критики. Уже замечено, что на положительную критику способен талантливый человек, каковым и является русский поэт Юрий Заяц. Не обладающий литературным талантам часто ищет то, чего не наблюдает у себя. У автора статьи "Наедине с вечностью" всего с избытком, и он хочет поделиться со своими собратьями по перу. Это такая редкость. Спасибо ему за это.
Сергей Ратмиров
Литература и искусство - особая форма бытия, в которой человек преображает свое естество и существо
|
| |
| |
|
