Вадим Давыдов – писатель, переводчик и публицист, известный блоггер, автор остросюжетного романа «Год Дракона» и альтернативно-исторической трилогии «Наследники по прямой», изданной в России, и ставшей своего рода классикой в этом жанре. Статьи и переводы Вадима Давыдова, посвящённые проблеме футурошока и затрагивающие острейшие моменты современной политики, регулярно появляются на российских и зарубежных публицистических площадках — «Мнения», «Реакционер», Институт изучения проблем Ближнего Востока (Израиль), Институт актуальных проблем цивилизации (Германия), «Альманах LitCetera» и др. С 2001 г. Вадим Давыдов живёт и работает в Западной Европе.
[size=12]«В действительности всё далеко не так ясно и просто. Тело пребывает в „бермудском треугольнике“ между Страсбургом, Франкфуртом и Люксембургом, сердце — в Праге, а душа — в России. И это не лечится». ПРОИЗВЕДЕНИЯ «Год Дракона» Наиболее спорное произведение Вадима Давыдова впервые было представлено публике в 2005 году посредством электронных библиотек-порталов «Альдебаран» и «FictionBook». По словам самого автора, «Год Дракона» — книга прежде всего о любви, однако очень многие читатели с этим не согласны. Роман вызвал горячую полемику в самых разнообразных читательских кругах. Эмоционально накалённое, неровное повествование действительно способно вызвать самые противоречивые впечатления. Не исключено, что автор изначально стремился достичь именно такого эффекта. Несмотря на трудность отнесения романа к какому-либо определённому жанру, «Год Дракона» — интересный, хотя и неоднозначный образец современной прозы.
«Наследники по прямой» Сразу после публикации в «Самиздате» роман получил своего, в большинстве благодарного, читателя. Первая книга трилогии (издательский титул «Киммерийская крепость») увидела свет в конце 2007 года. В первом полугодии 2008 года опубликованы вторая («Предначертание») и третья («Всем смертям назло») книги романа.
«Наследники по прямой» — крепкий образец жанра альтернативной истории, обретшего взрывную популярность после публикации первого романа Василия Звягинцева «Одиссей покидает Итаку». Типологически роман представляет собой произведение «классической» альтернативной истории, в которой автор не ищет лёгких путей в виде высадки в прошлом десанта из будущего, располагающего «послезнанием» и многочисленными артефактами, позволяющими менять историю по предварительно задуманному сценарию. Герои романа действуют в «настоящей» истории, которую они направляют в новое русло без помощи deus ex machina и прочих элементов иной реальности. В современной российской фантастике это достаточно редкое, чтобы не сказать — уникальное, явление: использование авторами разнообразных «попаданцев» и «засланцев» приняло уже характер эпидемии.
«Наследники по прямой» — это «повествование о страшном и прекрасном времени, о любви, о ненависти, о войне и мире, — сказочная энциклопедия неслучившегося, яркий портрет великой эпохи, чей пафос и смысл уже почти никому не понятен; панорама великой мечты, навсегда канувшей в пустыне жизни», — именно так определяет сам автор лейтмотив произведения. Однако несправедливо умалчивать о том, что это ещё и хорошая литература, какой всегда была и, можно надеяться, останется русская фантастика.
Библиография Киммерийская крепость. 544 стр. © СПб., Лениздат — «Ленинград», 2007. ISBN 978-5-289-02584-5
Предначертание. 544 стр. © СПб., Лениздат — «Ленинград», 2008. ISBN 978-5-289-02619-4
Всем смертям назло. 480 стр. © СПб., Лениздат — «Ленинградское издательство», 2008. ISBN 978-5-994-20073-5
В интервью
Александру Джорджадзе Вадим Давыдов делится своими взглядами на творчество, современность, историю и политику.
Магнитогорск. Это Город Вашего Детства. Каким он Вам помнится? Что хранит детская память? Это город самого настоящего стимпанка — по крайней мере, таким я его помню. Это был не мультяшный, не сказочно-прилизанный стимпанк, а довольно суровый: мужики, работавшие на «железном заводе», нередко со смены у мартена отправлялись прямиком на погост, не дожив и до 50-ти. Но детства и детских, отроческих — ностальгических в целом — воспоминаний это не отменяет. На детство иногда принято жаловаться, особенно на советское, — но это не мой случай. Меня любили родители, учителя и даже сверстники — опять же, в целом. Спасибо им всем.
Детских воспоминаний не так уж много, а вот отроческих, ранне-юношеских — хоть отбавляй. Многие из них связаны с литературным взрослением и людьми, его обусловившими — с одними я чувствовал духовное родство, другие вызывали у меня бурное, опять же отрочески-максималистское, ощущение протеста. Из первых — это Римма Андрияновна Дышаленкова, замечательный уральский — не просто русский — поэт; о вторых, многие из которых уже покинули этот мир, умолчу по принципу autbene, autnihil. А вот о Римме Андрияновне скажу: если бы не она, меня не было бы в литературе.
У меня есть её стихи, написанные, что называется, не под заказ, и за которые её в конце 80-х издыхающий совок едва не размолол своими трухлявыми, но всё ещё смертоносными жёрновами. В сети я их не нашёл, поэтому — слушайте сюда:
Есть города, которых как бы нет.
У них к самим себе пренебреженье.
Там на любовь, слезу и вдохновенье
Наложен окончательный запрет.
Там в подворотне прячется поэт,
Беседуя с собаками и звёздами;
Актёры там, роясь ночами поздними,
На профсоюзный сходятся совет.
Однообразно, хмуро и понуро
Встаёт дешёвая архитектура —
Зато кипит и плавится завод…
Любовь и кровь на экспорт продаёт
Дешевле всех! Кровь ничего не стоит!
Ведь городов, которых как бы нет,
Совсем не уважает белый свет.
По-моему, он даже их не строит.
Знаете, это не просто стихотворение. Это нечто гораздо большее. Даже слова трудно подобрать…
Обычно после просьбы рассказать о Городе Детства, прошу собеседника рассказать о Друзьях. Если Вы не против, то вопрос о друзьях мы не то, чтобы обойдём вниманием, — нет, просто хочу попросить Вас рассказать о Римме Андрияновне. О Римме Андрияновне Дышаленковой Римма Андрияновна всегда была прекрасным рассказчиком, великолепным просто. Это, кстати, в современной литературе довольно редкий дар. Её стихи и проза — это чистый, простой — но отнюдь не простецкий — русский язык, выверенный, точный, и потому читать их легко. В последние годы она уделяет много сил литературным попыткам в каком-то смысле совместить духовное наследие прошлого и детали современного быта, и сама называет это «мистической публицистикой».
У многих авторов подобные «искания» выглядят если не беспомощно, то комично, — или от них начинает нести звериной солженицынской серьёзностью, от которой скулы сводит оскоминой, но у Риммы Андрияновны это получается удивительно мягко, ненавязчиво, легко — но не легковесно — и читается с удовольствием, даже если ваши собственные раздумья «на заданную тему» не совсем — или совсем не — конгруэнтны.
Разумеется, всё далеко не случайно, — рано оставшись сиротой, она много почерпнула от своей приёмной матери, Анны Николаевны Черепановой. Именно эта мудрая женщина подарила ей, по словам самой Р. А., «чудо незабываемого устного сказа, где мало слов, но есть все сведения об устройстве мира». Её детство и юность прошли в маленьком уральском городке, Сатке. Урал — не только «опорный край державы», это ещё и волшебный край. Бажов всё придумал, но ничего не присочинил.
В больших городах и городах-«новоделах» — Магнитогорске, Челябинске — это ощущается слабо, и чтобы дух Урала почувствовать, нужно поездить по маленьким городкам и посёлкам, пожить среди коренных, настоящих уральцев. Римма Андрияновна сама из таких людей и отлично умеет резонировать на волне своей «родни». Она не устаёт повторять — «на Урале живёт много народу волшебного типа». Она была одной из первых у нас, кто заговорил об Аркаиме, вообще о неразрывной связи всего живого на Земле.
Красота и трагическая обречённость южноуральской природы, современной индустриальной цивилизацией поставленной на грань выживания, всегда волновала её особо: «Когда ты гонишь, человек, // на лоно трав, морей и рек // тьму ада и последний век: // нефть и железо…» Я хорошо помню изумлявшие меня, урбанизированное дитя стального советского века, рассказы Риммы Андрияновны о деревнях и малых городах Урала, где чуть ли не центральной фигурой был знахарь, ведавший «природу жизни», врачевавший и тела, и души старинными заговорами.
Главенствующий мотив её жизни и писательского подвижничества — милосердие, это не поза, не маска, — она пишет то, что думает, чем дышит: «Будем милосердны, будем осторожны… к младенчеству, к старости, близким…» А эпилог её «Ангела времени» таков: «И поменьше проклятий, Судьба этого терпеть не может…»
