Столкновение цивилизаций — это, прежде всего, столкновение исторических парадигм. Западное понимание истории — это Прогресс. Движение от варварства к высотам просвещённого духа. Это понимание утверждено Модерном, оно ценит и превозносит свободу, и неразрывно связано с успехом Западной цивилизации. В прогрессивной истории умения человека, от технологических до социальных, используются для улучшения его жизни и обустройства, усовершенствования мира.
Исламский взгляд на историю — совершенно иной. Для мусульманина история — это падение, регресс. Золотой век сменился эпохой безверия и ереси, и кульминацией этой катастрофы становится борьба «правоверных» за восстановление господства ислама. Абсолютный эталон исторической личности — Магомет. Единственный путь исправления истории — восстановить потерянный, повреждённый Халифат.
Наши предки не были ни глупыми, ни невежественными — наоборот. Но им не удалось создать устойчивую, самоподдерживающуюся цивилизационную модель, интегрирующую их знания и умения. Но и у нас, похоже, с этим проблемы.
Нагляднейшим примером этого служит то, что западные интеллектуальные элиты (нужно различать правящие и экспертные элиты Запада. — В. Д.) всё больше переключаются на регрессивную историческую модель. Движение «зелёных» и постмодерновые левые занимают абсолютное первенство в этой «специальной олимпиаде» кретинов: они требуют повернуть время вспять и подражать протоплазме Третьего мира, чтобы сделать общество «лучше».
Этих взглядов придерживаются сегодня самые яркие, наипервейшие, выпускники элитных университетов, мыслители и философы Запада, прошедшие тёмный путь от участия в движении за социальную революцию до конформизма и вынесшие из него лишь смертный приговор своей культуре и своим народам. Это неопровержимо свидетельствует об опасности, в которой находится наша цивилизация.
Но прогрессивная парадигма истории сейчас лежит в реанимации. В чистом виде она практически не представлена за пределами научного сообщества, рациональных атеистов и патриотично настроенных американцев. И первые, и вторые зачастую включены в систему международного бюрократического «мирового правительства» посредством ООН, — организации, основанной на прогрессивном мировоззрении, но теперь находящейся под властью левых и их союзников из Третьего мира, и ставшей поэтому мощным рычагом регресса.
Это делает актуальной и востребованной регрессивную модель истории с её тоской по «Золотому Веку» и ненавистью к человечеству, чьё несовершенство она с таким наслаждением выпячивает и смакует.
Лучше всего мы знакомы с исламской парадигмой регрессивной истории, на примере хоть Усамы бин Ладена, хоть «выставки исламских достижений». В основе обеих «методик» лежат чрезвычайно искажённые, ущербные, романтизированные версии истории. Фальшивой истории, что должна оставаться фальшивой ради оправдания попыток достичь недостижимого — «Золотого Века».
В отличие от реформаторов Запада, исламские «реформаторы» стремятся повернуть время вспять. Их цели лежат не в будущем, а в прошлом. Салафиты и прочие ретрограды в их попытках очистить ислам от его современных «искажений» воплощают собой лицемерие регрессивной истории. Их желание использовать современные инструменты и идеи для возрождения средневековой тирании одновременно изысканно и самоубийственно (хотелось бы надеяться! — В. Д.) Они пытаются оседлать перемены, отрицая их.
Основная претензия регрессивной истории — это «чистота». Романтизация прошлого — универсальный движитель. Лишь горстка европейцев по-настоящему мечтает разрушить мифологию рыцарства, продемонстрировать истинное лицо тех, кто «без страха и упрёка». Никого особенно не интересует, кем в реальности были кумиры прошлого, от короля Артура до викингов. Но число европейцев, грезящих о реставрации феодальных порядков, столь же ничтожно. В исламе всё совершенно иначе.
Представьте себе Европу, в которой 90% населения желает установления феодализма, теократии и позорных казней для женщин. Да зачем представлять — достаточно посмотреть на мусульманский мир. А население Европы прирастает мусульманами, и вот уже в её крупнейших городах они внедряют шариат, прячут женщин под чадрой и упражняются в своём джихаде.
Джихад не просто иррационален — он вообще за пределами всякого представления о ratio, хоть верных, хоть искажённых. Мусульмане не верят в то, что разум может быть способом решения людских проблем. Они вообще не верят в человеческие решения чего-либо, признают только полный отказ от своего «я» в пользу «аллаха» посредством клерикального огораживания. Так они представляют себе «идеальное общество».
Прогрессивная история признаёт несовершенство человека и основывается на этом. Регрессивная — отрицает, как силу зла. Вместо этого она следует за миражом «Золотого Века», обещающего абсолютный идеал чистоты, который уничтожит все людские недостатки. Жизненный уклад мусульманина вырастает из презрения к личности как нравственному субъекту, замещая личность коллективом, «уммой», которая становится вместилищем нравственности исключительно под властью клерикалов. Джихад отрицает нравственность личности, заменяя его коллективным кровопролитием во имя установления идеального общества через мировое господство.
Идеальное общество невозможно, но стремление к нему является оправданием для того, чтобы не высовываться из болота. Презрение ко всякому типу неидеального общества делает любые реформы бессмысленными, а оправдания экстремизма превращает вообще все преступления и злоупотребления в незначительные эксцессы. Отрицая настоящее и не веря в будущее, мусульманин лишается оснований для существования, кроме бесконечной борьбы за восстановление идеального прошлого. В этой бездне отчаяния — вся патология ислама.
Живые социумы создаются в настоящем с верой и надеждой на будущее. У ислама нет ни надежды, ни будущего. Он пользуется современными технологиями, но ни в грош их не ставит, — даже те, которым он обязан своим существованием. Его пристальный взгляд на бытие безнадёжно мрачен, он с отвращением взирает на всё, что не соответствует его «идеалу». Его инструменты — убогие копии «чудес», «задокументированных» в коране. Общества, где он царит, коррумпированы и отсталы. Даже религия уже «не та». Ислам остервенело сражается, но всегда — во имя и ради прошлого.
Макиавеллизм — вторая натура ислама, но лишь в практическом смысле, без всякого понимания. Ложь и обман применяются повсеместно, ими пользуются, постоянно составляя сложные, многоступенчатые планы. Каждый манипулирует каждым, соответственно, вне семьи или клана вообще не существует доверия. Но и в семье его слишком мало. И всё это вместе вновь и вновь утверждает исламскую парадигму людской несостоятельности, человеческой ничтожности, «нищеты духа». Никакие реформы не могут послужить на пользу, поскольку дихотомичный подход ислама видит любые перемены лишь в чёрно-белом свете: если перемены не ведут сейчас же, немедленно, к идеалу, нужды в них нет никакой. Смена власти должна приводить на место неидеальных правителей — идеальных. Как только новая власть демонстрирует несовершенство, следует мгновенное и полное её отрицание. Поклонение вождю несёт разочарование, восстаёт новый вождь, в котором разочаровываются точно так же. Этот порочный круг повторяется снова и снова.
Европейские надежды на интеграцию мусульманина были обречены с самого начала. Мусульманин может отождествлять себя с той или иной страной, но его имманентный мировоззренческий пессимизм несовместим с западной политической системой и обществом. У него нет той веры в человечество, что является недостаточным, но необходимым элементом западного общественного проекта, той Res Publica, которая всегда — «общее дело», независимо от конкретной формы правления. И вместо того, чтобы стать частью этого проекта, он попадает в сети бродячих кликуш, в своих ядовитых проповедях обещающих ему новый кровавый Золотой Век, ужасающий в своём совершенстве.
И, вместо того, чтобы стать частью своей новой родины, мусульманские иммигранты решают заменить её привезённой на подошвах своих чувяков, превратить её в химерический халифат под властью бесконечно враждующих «богословов» и жадных стервятников в карикатурных мундирах. Никакие посещения мечетей европейскими лидерами, никакие потакания смехотворному идиотизму «поста» в рамадан не изменят этого настроя. Процесс от этого только ускорится.
Главная ошибка Запада — даже не неспособность, а отказ от понимания, что нет никаких точек соприкосновения с исламом. Да, число его последователей опасно велико, а устремления его лидеров более чем серьёзны для того, чтобы беспечно их игнорировать. Но его концепция мира настолько фундаментально противоположна западной, что не существует приемлемой цены примирения — только неприемлемая. Мультикультурализм предполагает, что гармонии можно достичь, проявляя достаточно внимания и уважения к любой культуре. Но терпимость и сосуществование, предположения, составляющие основу идей мультикультурализма, чужды страсти и тоске по «чистоте», составляющих основу ислама.
Цель ислама — единство. Абсолютное безличие «уммы» слышится в самом этом слове и стоит неизмеримо выше кучки покорённых димми, которые ещё не осознали прелести растворения в серной кислоте шариата, — но ничего, всё новые притеснения, оскорбления и поборы неизбежно их, в конце концов, убедят. Он рассматривает общество личностей как общество испорченное, разложившееся и запутанно сложное. Мультикультурализм абсолютно чужд его идеологической природе. Он не может признать равенство тех, кто отличается. Единственно возможное отношение к иному, к инакомыслию — это восприятие его как богохульства. Всё, что делают люди вне ислама, помимо ислама, весь труд немусульман только ухудшает мир, портит его.
«За все добрые деяния, совершенные людьми, которые не были мусульманами, Аллах воздаёт добром в этом мире. Но там, в день Суда и последующей Вечной жизни, все они обнаружат, что страница, на которой должны были быть записаны их добрые дела, окажется пустой». Махшар
В этом отрывке содержится квинтэссенция отношения мусульманской теологии к немусульманам. Что бы ни делали немусульмане, «неверные», нет им оправдания перед аллахом. Все их добрые дела и праведные поступки ничего не стоят. «И горе тем, которые не уверовали, и тщетными сделает Аллах их деяния! Это — потому, что возымели они отвращение к ниспосланному Аллахом, и сделал Он тщетными их деяния. Неужели они не странствовали по земле и не видели, каков был конец тех, кто жил до них? Аллах истребил их, и неверных ожидает то же самое». (Сура «Мухаммад (47)», аяты с 8 по 10, цит. по перев. Османова. — В. Д.)
Аравия до Магомета была многоукладной, многоконфессиональной и терпимой (точнее, равноприемлющей. — В. Д.). Сегодня здесь царство мусульман и завезённых рабов, чьи властители финансируют распространение своих общественных установок и мировоззрения во всем мире посредством насильственных и ненасильственных методов. И этот исламский феодализм и есть то максимальное приближение к «идеальному» общественному устройству, которого мусульманам когда-либо удавалось достичь. Это и есть их «прекрасный мир», существующий лишь до тех пор, пока награбленного достаточно, чтобы удерживать хрупкое равновесие между кланами хищников.
В этом исламском тупике Европе нет места. Если Еврабия когда-нибудь воплотится в реальность, она и наполовину не станет такой прекрасной идиллией, какую рисуют себе её глашатаи. Европа наполняется мусульманами, не имеющими между собой ничего общего, кроме единственно испепеляющей ненависти к иудеям и христианам. Любое пространство, которым они будут управлять, станет похожим либо на Ливан, либо на Ирак при Саддаме. Либо постоянная гражданская война, ненадолго прерываемая непрочными соглашениями и временными союзами, либо жёсткая диктатура.
При этом «Ливанская перспектива» — ещё очень радужная надежда для Еврабии, где остатки общества, испытывающего влияние европейского духа, представляют собой мозаику бесконечных фракций и ярких осколков. Общество, где правительство слабо, а группировки и кланы — сильны. Где любая структура непрочна, а каждое соглашение заканчивается стычкой. Но даже это — оптимистичный прогноз. У ливанцев есть нечто общее, чего не будет у «еврабейцев». И потребуется тысяча лет, чтобы европейская история была так же полностью уничтожена, как и домусульманская история ныне обмусульманенных народов.
Всё это станет неизбежным следствием противостояния историй — прогрессивной и регрессивной.
Если Запад всё ещё верит в прогресс и нравственные императивы, ему не составит труда удержаться, и понимание, почему это необходимо, непременно станет довлеющим. Но мировоззрение, при котором это возможно, находится в стадии упадка.
Левые сначала отринули капиталистическую составляющую прогресса, но не отказались от технического прогресса и культурного развития. Но затем они объявили технологии разрушительными (вспомним левацко-зелёную войну против атомной энергетики, отказ от космических и океанских программ в пользу подачек мировым голодранцам. — В. Д.), отказались от культуры как перспективы и принялись настаивать на том, что высшей моральной ценностью для Запада будет разрушение самого себя ради «спасения» остального мира. И под их водительством мы движемся именно в этом направлении.
В то время как регрессивная исламская история хотя бы включает в себя своё прошлое (или прошлое своих арабских завоевателей), как идеал, то левацкая регрессивная история лишена этнических, культурных, религиозных — да вообще каких-либо — корней. Их целью становится тотальный, самодовлеющий примитивизм. Отсталость и варварство, бедность и нужда — вот их новые ориентиры. Утратив не только религиозность, но и веру, леваки слепо блуждают в тумане в поисках некоей «духовности», противоположной материализму. Содержимое этой «духовности» им совершенно не важно — лишь бы оно полностью отрицало всё то, что создано культурой Запада.
И многочисленные мигранты из мусульманского мира, и сам ислам с радостью и энтузиазмом обживают вакуум, возникший из самоотрицания Западной цивилизации. Это даёт им шансы на реванш — к былой славе на кровавой справе.
Момент истины приближается. В истории не раз варварству случалось брать верх над цивилизацией, но впервые цивилизация уничтожает себя сама. Как же такое возможно?
Идеология полностью следует из определяющего нарратива прогресса. Для ислама прогресс — это движение вспять, к славному прошлому Халифата, покоряющего мир (или, как минимум, Ойкумену). Сколь бы несбыточными ни были эти грёзы, именно они составляют содержание исламского исторического нарратива. Именно исторический нарратив дистанции от прошлого до настоящего показывает, куда движется вся система. Именно он создаёт ожидания и устремления находящихся внутри него людей, формирует их потребности, от социально-политических до бытовых.
Подобно тому, как оккупационная армия теряет смысл пребывания на захваченной земле и цель завоевания, мы, отказываясь от собственного нарратива, утрачиваем цель существования, превращаясь в людей без истории. Гламур, ставший идеологией настоящего, с его болезненной фиксацией на культе молодости и гиперсексуальности, отрицает историю и перспективу. Манифестируя существование «здесь и сейчас» как абсолютную цель, он превращает цивилизацию в лёгкую добычу даже для такого врага, у которого перспектива обращена в прошлое. Разум, Любовь, Честь, Отечество — всё это звучит нелепо на фоне кажущейся неизбежности «исторической победы» наших врагов. Даже выигрывая, мы ведём себя, как проигравшие, поскольку нас убеждают, что мы обречены на поражение. Так настоящее, сегодняшнее превращается в оружие против нас и нашей истории. Вступая неподготовленными в генеральное сражение, мы проигрываем его и бежим с поля боя.
Существует лишь один способ остановить это падение в пропасть — возродить исторический и культурный нарратив нашей цивилизации. Возродить силой, бескомпромиссно и беспощадно. Ясно и недвусмысленно заявить: мы — это будущее. Провозгласить наше понимание истории — главным и единственным руслом широкой и полноводной реки, а их уделом — зловонное болото утраченных смыслов. Это должно стать содержимым идеологического послания истинного — правого — консерватизма. Необходима постоянная, ежедневная твёрдость — даже в риторике. Это невозможно, пока мы плаваем в луже, отравленной пропагандой иного мировоззрения и чуждой аксиоматики. Наша культура — это и есть русло нашей истории. Мы находимся на гребне исторической волны, и эта волна, и эта история — наши. Цель наших врагов — лишить нас истории, оторвав наше будущее от нашего прошлого. Наша — восстановить эту связь и сделать её неразрывной.
© Дэниел Гринфилд
© Вадим Давыдов, перевод с англ., редакция и примечания
2011 
