До открытия выставки оставались считанные минуты. Константин Милавич, чтобы унять нервную дрожь, лихорадочно курил. На этот раз он решил выставить всего одну картину, хотя мог вытребовать места и на пять полотен. Его имя было достаточно известно, раскручено, как сегодня принято говорить, картины хорошо продавались. Так что без особого труда его творения могли бы занять и целую стену, а от покупателей не было бы отбоя. В этом он не сомневался, но решил все же выставить только одну. Какое-то третье чувство подсказывало ему поступить именно так. Ещё с вечера он сомневался, всё тянуло помчаться на Гороховую и ещё пару картин добавить, а утром он проснулся в твёрдом убеждении, что поступил правильно.

Вот, ещё несколько минут, и появится руководство Союза: бездарные художники, но отменные функционеры. Сам Иван Фёдорович достанет из кармана почерневшие ножницы привычным движением разрежет ленточку и народ хлынет в зал.

Ценителей современной живописи пришло на удивление много. Объединившись в небольшие группы, одни оживлённо беседовали, другие вели себя более бурно, видимо доказывали что-то, так как пытались один другого перекричать. То там, то здесь раздавалось то хихиканье, то откровенный хохот.

И море цветов. С цветами приходили, как правило, мамаши будущих Репиных и Айвазовских, впервые принимавших участие в выставке.

Константин Милавич не имел привычку до открытия бродить по залам, как это делали некоторые сотоварищи: те считали своим правом бегло осматривать выставленные работы, прежде чем это сделают другие. Так сказать изучать содержимое ещё до начала, чтобы лишний раз убедится в том, что именно их полотна станут откровением для публики.

Картина Константина Милавича, по его личной просьбе, была выставлена в последнем зале, на противоположной стене, так что бы её можно было увидеть, сквозь широкие дверные проёмы, едва войдя на выставку. И он, зная, что его просьба, если хотите, условие выполнено внутренне ликовал. Он не сомневался, что народ, немного поблуждав по залам, непременно соберётся у его картины. И там останется надолго.

И вот долгожданное открытие. Появляется, попыхивая как паровоз, окружённый своей свитой Иван Фёдорович. Достаёт из кармана ножницы, и… народ, подталкивая друг друга, устремляется в зал.

Константин Милавич не стал спешить, подождал немного, притушил сигарету и последним переступил порог выставки. Не поднимая головы, он прошёл до середины первого зала, затем взглянул туда, где висела его картина.

То, что в сторону картины буквально, неслись посетители выставки, его не удивило. Но едва взглянув на неё, его затрясло от гнева и обиды. Полотно было перевёрнуто лицом к стене, и в зал смотрела обратная сторона — чёрный квадрат. Константин Милавич поспешил к картине, с тем, чтобы по быстрее исправить оплошность нерадивых работников зала, но окружившие картину люди затрудняли его движение. И чем ближе он подбирался к картине, тем сложнее было это делать. Никакие просьбы не помогали. И все же, усиленно работая локтями, он почти добрался до картины.

Когда же наконец-то дотянулся до рамки, услышал реплики. «Прекрасно!», «Восхитительно!», «Потрясающе!!!». Кто-то в толпе узнал художника и завизжал от радости: — Вот он, Константин Милавич!

Толпа обернулась к Милавичу, раздались крики, «Браво». Молодёжь схватила его и вознесла над собой.

О! Сладостное очарованье этой минуты!

Константин Милавич, раскачиваясь на руках очарованной молодёжи, посмотрел на чёрный квадрат и подумал:

 — А ведь действительно потрясающе.

Ваагн Карапетян