Жгуче ощущаю его отсутствие на Земле в моменты удач (ибо мало кто мог оценить их так восторженно доброжелательно и одновременно строго критически ) и, особенно при необходимости сверить свои мысли и поступки с высоким нравственным эталоном, каким был для меня долгие годы мой дядя Анатолий Яковлевич Альтшуллер.


Помню, в знаменитой шахматной секции ленинградского Дворца пионеров, через школу которой прошли многие выдающиеся гроссмейстеры, практиковался такой своеобразный тренерский прием. Юному любителю шахмат предлагалось выбрать лидера, то есть близкого по стилю известного мастера, чтобы строить свой дебютный репертуар, сообразуясь со вкусами мэтра.

Не знаю, насколько этот метод эффективен в педагогике, но в жизни он играет заметную роль. В отрочестве без такого образца для подражания, подчас несколько идеализированного, обойтись довольно трудно.

Мне в этом смысле повезло: такие примеры были у меня с самого раннего детства. Главную роль в моем воспитании сыграл дед – Иосиф Федорович Альтшулер, в котором удивительным образом сочетались тютчевская сентиментальность русского интеллигента с мудрым юмором героев Шолом- Алейхема. Его лингвистически безупречная и даже несколько архаичная речь профессионального лектора ( хотя по далеким от гуманитарных наук техническим дисциплинам ), пересыпанная анекдотами , остроумными байками из собственной жизни, рождала незабываемые устные рассказы, вызывавшие неизменный хохот и восторг в любой аудитории, будь то студенческое общежитие или ученый совет вуза, рафинированная публика прибалтийских курортов или разудалая и подвыпившая компания пильщиков дров, собравшаяся в ожидании заказов у популярного в нашем районе пивного ларька.

Когда я стал несколько старше и увлекся филателией, а позднее шахматами и искусством, моим кумиром стал Анатолий Яковлевич - дядя Толя.

Его энциклопедические знания, безупречный вкус, детская увлеченность любимым занятием, неподдельный демократизм, уважительное отношение к мнению любого собеседника – все это не могло не вызывать восхищения и сперва почти подсознательного желания подражать своему старшему другу и единомышленнику. Несмотря на разницу в возрасте, составлявшую ровно четверть века, мы были родственниками не столько по крови, сколько по духу.

Любая политическая или культурная новость, требовавшая обсуждения и осмысления, с годами стала вызывать у меня почти рефлекторную реакцию - я автоматически поднимал телефонную трубку, набирал знакомый номер и эмоционально делился ею с Анатолием Яковлевичем. Его реакция всегда была заинтересованной, как правило, адекватной моим собственным оценкам по содержанию, хотя и более скептической по форме. Нас объединяла не только близость взглядов, но и уникальный культурный феномен, особая область интеллектуальной деятельности – шахматы,- « искусство столь же бесполезное, сколь и божественное, если сравнивать с более распространенными человеческими усилиями », как писал Владимир Набоков, объединивший свои стихи и шахматные задачи под одной обложкой в, может быть, самой парадоксальной из своих книг

«Poems and Problems», на страницах которой мирно соседствуют поэтические строки и черно-белые диаграммы шахматных композиций. Отношение Анатолия Яковлевича к шахматам – тема, без которой биография этого разносторонне одаренного человека воспринималась бы не так объемно.
Однажды в порыве откровенности у него прорвалось потаенное спортивное честолюбие, явно не удовлетворенное в юности. «Ты знаешь, я бы отдал все свои степени за звание мастера спорта по шахматам!»

Эту сокровенную мечту, осуществлению которой помешала страшная война, он пронес через всю свою жизнь. Тонкий знаток шахмат, сильный практик, несомненно одаренный и в этом виде творчества, он имел все основания добиться многого в любимой игре и стать рядом со своими партнерами и сверстниками Марком Таймановым, Александром Черепковым, Николаем Копыловым, Ефимом Столяром…

Его первым учителем был отец – Яков Федорович, предпочитавший, в отличие от своего брата Иосифа (кстати говоря, прекрасного преферансиста), картам – шахматы.

Младшая сестра Анатолия – Тамара Яковлевна вспоминала:

Огромной страстью Толи были шахматы: ему передалось увлечение отца. Конечно, Толя играл лучше, профессиональнее. Вечерами они часто садились за шахматы, хотя Толе не всегда хотелось играть с папой. Тогда мама убеждала его доставить удовольствие отцу, «уважить». Наконец, шахматы на столе, карандаши, бумага, часы на месте ( все серьезно ) Папа сосредотачивался, а Толя ложился на диван и по памяти диктовал ходы Папу это подчас раздражало, но … ничего не поделаешь! Играть ему хотелось. Часто Толя выигрывал, так как папа «зевал» ходы. Но если папе ( с маминой помощью ) удавалось выиграть, вечер становился праздничным. Мы с мамой «болели» за папу, а Шуренька ( няня ) всегда за своего Толеньку. Это были незабываемые вечера. Игра всегда сопровождалась остроумными комментариями. Иногда голоса стихали – значит, ответственный момент. А потом – снова взрыв веселья. Часто Толя играл сам с собой. В доме было много шахматной литературы.

Дед Анатолия Яковлевича ( соответственно, мой прадед ) – Федор Николаевич Альтшулер имел право жительства в Петербурге благодаря воинским заслугам своего отца, призванного в русскую армию сразу же после восстания декабристов и восшествия на престол Николая 1 и прослужившего царю и отечеству долгих тридцать семь лет. Не предав веры своих предков, Николай Альтшулер все же считал русского самодержца помазанником Божиим и умер в девяностодвухлетнем возрасте, простудившись в крепкий январский мороз, без шапки приветствуя императорский кортеж, проезжавший по Гороховой улице.

Пройдя нелегкий путь от наборщика до владельца типографии и издательства в Эртелевом переулке, Федор Николаевич сумел дать своим сыновьям прекрасное образование. Иосиф после окончания знаменитого реального училища Я.Гуревича поступил по конкурсу аттестатов в Политехнический институт имени Петра Великого. Юбилейный диплом этого авторитетного высшего учебного заведения, посвященный трехсотлетию дома Романовых и принадлежащий кисти выдающегося русского художника В.Верещагина, хранится у меня как дорогая семейная реликвия.

А младший сын Яков получил высшее инженерное образование в Дармштадте – известном университетском городке неподалеку от Франкфурта на Майне. К несчастью, жизнь этого красивого и яркого человека оборвалась очень рано. Смерть настигла его в Омске, куда , незадолго до блокады, были эвакуированы многие учебные и научные учреждения Ленинграда и где перед отправкой на фронт в танковом училище проходил свои короткие военные университеты будущий боевой офицер Анатолий Альтшуллер. В старинном сибирском городе мне побывать не удалось, но всякий раз, проезжая мимо Дармштадта, испытываю особое волнение.


Такое же ощущение генетической памяти возникает у меня и в Сестрорецком курорте, где задолго до моего рождения проводили лето наши бабушки и прабабушки. И хотя со многими из них я знаком только по старинным фотографиям и воспоминаниям, почти физически чувствую их присутствие, проходя по берегу Сестры-реки. В какой-то другой и все же - моей жизни здесь чинно прохаживались представители старшего поколения, а рядом с нами беззаботно резвились юные Альтшулеры: Ната, моя будущая мама, маленькая озорница в розовом платье, и ее двоюродные братья – старший, Гарик, непоседа и выдумщик (что впрочем не помешало ему стать ведущим конструктором подводного военно-морского флота, лауретом Ленинской премии), и младший – потому всеобщий любимец – не по годам серьезный и задумчивый ,книгочей, явно будущий гуманитарий - Толя.

Формой существования этой семьи во все времена была ирония, а содержанием – любовь. Настойка, составленная из внешне несовместимых ингредиентов (почти как сарказм и восторг) и поглощенная в детстве в больших дозах, обеспечила стойкий иммунитет, столь необходимый в кровавой сумятице двадцатого века.

Нас сближали не только общие фамильные корни и воспоминания, но и сходные пристрастия в шахматах. Впрочем, тому есть убедительное объяснение: нас был общий тренер ( несмотря на большой временной интервал между нашим шахматным обучением ) Андрей Михайлович Батуев. Этот удивительный, диковинный( это моё определение очень понравилось дяде и он часто его повторял) человек долгие годы был старшим другом и для Анатолия Яковлевича, и для меня. Выпускник консерватории по классу вокала, артист Государственной капеллы, член Союза писателей, известный натуралист – зоолог, страстный пропагандист охраны природы, он делил тепло своей души между многочисленными учениками и членами большой дружной семьи « братьев наших меньших ». В его старой квартире в Саперном переулке, как в уютном общежитии ( но не в зоопарке ), проживали и говорящие попугаи, и хулиганистые обезьяны, и даже симпатичный пингвин по имени Пиня, апартаментами которого была ванная комната. Своеобразный заряд доброты и любви к животным передавался от Андрея Михайловича всем его воспитанникам и оставался с ним на долгие годы.
Шахматам Батуев отдал лишь часть своей жизни. И тем не менее его имя – мастера, тренера и судьи – хорошо известно в нашей стране. А вот тайной своего семейного происхождения он делился только с самыми близкими подопечными. Конечно, и Анатолий Яковлевич и я знали, что бабушка Батуева – Е.Веретенникова - воспитывалась в семье Ульяновых, дружила в юности с А.Керенским и, наконец, была кузиной вождя мирового пролетариата. Афишировать такие подробности биографии было в те годы небезопасно. Впрочем, трагичность времени не наложила отпечатка на его характер. Он был прекрасным рассказчиком и острословом, любил сдобрить удачный ход какой-нибудь прибауткой. Часто мы с дядей Толей, после странного ответа соперника, вспоминали излюбленную батуевскую частушку:

Эх, подружка моя, что же ты наделала!
Я любила – ты отбила, я бы так – не сделала!

Будучи высоким профессионалом в области искусствоведения, Анатолий Яковлевич все же относил любимые им шахматы скорее к виду интеллектуального спорта, чем к одному из жанров искусства. В этом плане любопытна зарисовка шахматного журналиста, а ,впоследствии, редактора « Спортивной газеты » Владимира Федорова: « Часто я встречал на матче ( между Каспаровым и Карповым – Г.Н. ) профессора, доктора искусствоведения А.Я.Альтшуллера. Он шахматист с большим стажем, имел первую категорию еще в 30-х годах, участвовал в сеансах одновременной игры, проводимых Эммануилом Ласкером, Хосе Раулем Капабланкой, Михаилом Ботвинником. У него свое отношение к игре соперников: « Мне кажется, что в творчестве Гарри Каспарова и Анатолия Карпова есть общие черты: оригинальная, далекая от шаблона и сложившихся штампов игра. Решения, которые они принимают, неожиданные, труднопредсказуемые. Немного жаль, что двум великим шахматистам приходится постоянно вести изнурительную борьбу, выяснять, кто из них на сегодняшний день сильнейший мире. Это лишний раз подчеркивает, что шахматы, которые мы любим за красоту, тонкость, остроумие, прежде всего - спорт!»

Свой принципиальный взгляд на шахматы он отстаивал, оспаривая мнение даже такого авторитета, каким был для него Михаил Моисеевич Ботвинник. Так, в своем письме, направленном в еженедельник « 64 » в 1968 году, он критически оценивал некоторые положения статьи чемпиона мира « Искусство ли шахматы?» Уровень полемики можно продемонстрировать следующим фрагментом: « Прежде всего следует договориться о партиях. М.М.Ботвинник полагает, что слово « эстетический» уже приближает шахматы к искусству. « Разве шахматный этюд, который решается скрытым логическим путем, не производит эстетического впечатления?» - пишет он.

«Еще Эммануил Ласкер, высказываясь за то, что шахматы борьба, высоко ценил эстетический элемент в шахматах», - говорит он в другом месте. Миллионы шахматистов « получают эстетическое удовольствие от шахматных образов» - в третьем. Все это бесспорно, но разве эстетический элемент присущ только произведениям искусства? Он содержится во многих областях человеческой деятельности. Не нам говорить М.М.Ботвиннику - выдающемуся инженеру и ученому, какую роль эстетический элемент, критерий красоты играет в решении математической задачи. От этого, однако, математика не становится искусством».

Парадоксально, но последняя встреча Анатолия Яковлевича с шахматами была явно связана как раз с именем Михаила Ботвинника и его главного и давнего соперника – неувядаемого Василия Смыслова. Весной 1996 года Анатолий Яковлевич на правах радушного хозяина и любителя шахмат пригласил в Зеленый зал Института истории искусств участников турнира, посвященного памяти патриарха, как за глаза еще при жизни называли первого нашего чемпиона все российские шахматисты. Зрители, среди которых было немало известных гроссмейстеров, предвкушали удовольствие от предстоящего концертного дуэта вокалиста Смыслова и пианиста Тайманова. Но их ждал еще один приятный сюрприз - вступительное слово Альтшуллера, которое превратилось в самостоятельный концертный номер. Блистательное по форме и высококомпетентное по содержанию выступление, посвященное истории Зубовского дома, вызвало у гостей живейший интерес. Когда лектор поделился воспоминаниями о довоенном шахматном Ленинграде, в разговор вступил и Марк Тайманов. Диалог давних партнеров и остроумных собеседников напоминал джазовую импровизацию. Вечер явно удался. На другой день Василий Васильевич Смыслов проникновенно сказал мне: « Какой у Вас замечательный дядя! Как приятно было познакомиться с еще одним настоящем петербургским интеллигентом».

Анатолий Яковлевич был по-своему честолюбив, может быть, даже чуть-чуть тщеславен, но, как все счастливые и любящие жизнь люди, щедро делился своими успехами со всеми окружающими. Он не прятал удачу от света, как скупой рыцарь, а радовался ей, как большой ребенок. У людей крупных это вызывало ответную добрую улыбку. У людей мелких ( и как следствие - недоброжелательных ) должно было вызывать зависть. Но кванты его обаяния были настолько всепроникающими, что, как это ни удивительно, он не нажил за свою достаточно сложную жизнь не только явных врагов, но даже агрессивных завистников. Да, он любил демонстрировать свою эрудицию, гордился своими близкими, но настолько это симпатичнее, чем выискивать чужие недостатки.


Он умел находить удовольствие в самых незаметных и, казалось бы, незначительных радостях жизни. Будь то рюмка хорошей водки, прогулка с любимой, где-то найденной собакой, выигранная блиц-партия, лодка на берегу озера или большой письменный стол в дачном домике, за которым ему хорошо работалось.

На банальный вопрос: « Как вы поживаете? » всегда следовало искреннее и веселое: « Прекрасно! » И в этом ответе звучал не показной оптимизм, а уверенное мужество большого и сильного человека.
В последние годы его любимой фразой, его девизом были слова: « Мы еще все успеем. У нас еще все впереди! » Если бы это было так!

Перечитывая строки мудрого Наума Коржавина:

«Ты мир не можешь заменить, -
Но ведь и он тебя не может!» -

все чаще соотношу их с уникальной и , потому , незаменимой личностью моего дяди – Анатолия Яковлевича Альтшуллера.


Геннадий Несис