Мишка Трохин — высокий, худой и жилистый мужик под сорок, с плоским, как у казаха, лицом, густой шевелюрой цвета старой меди. Глазки невнятного колера за стёклами очков диоптрий на десять кажутся ещё меньше, чем на самом деле. Мишка в Германии лет пятнадцать, по профессии — электрик-«автоматчик»: работа, в общем, не для дураков, соображать не будешь — вылетишь в два счёта. Есть у Трохина увлечение: стаскивает отовсюду к себе домой старые системники, из полудюжины собирает один, более или менее работающий, и раздаёт друзьям-знакомым, «кому надо». За малую денежку или вовсе даром. Не пропадать же добру.
В перерыве Мишка сидит в столовой, жуёт что-то из принесённого с собой туеска, смотрит сосредоточенно. Плоское лицо мрачнее обычного. Подсаживаюсь. Кивает, вздыхает тяжко.
— О чём кручинишься, Михаил? — спрашиваю.
— Да вот, — Трохин снова вздыхает, качает башкой, смотрит в пол. Вздыхает ещё раз. — Продули мы Донбасс-то. Такие дела, земляк.
— Чего ж продули? — удивляюсь я. — А переговоры в Минске вчера? Пока ещё неизвестно ничего толком.
— Да какой «неизвестно», — кривится Трохин, машет рукой устало, безнадёжно. — Продули, земляк, говорю. Точно. Краматорск кассетами бомбили, слыхал?
— Слышал что-то, — осторожничаю я. — Только неясно, кто стрелял.
— Да всё там ясно, земляк, — вскипает Мишка. — Ясно, как божий день. Во-первых, не стреляли, а бомбили. Бомбили! — Трохин рубит ладонью воздух: он — знаток военной техники, с профильных сайтов не вылезает. — Во-вторых, ясно, что хохлы. Хохлы бомбили, кассетами, с виман. Самолётов никто не видел. С виман, значит.
Молчу, переваривая новость. Жду, как будет дальше Мишкина концепция развиваться.
— Виманы — знаешь, что такое? — воодушевляясь, кидает на меня Трохин испытующий взгляд.
— Нет, — признаюсь.
— Эх, — Мишка явно разочарован. — Вимана, земеля — это летательный аппарат на антигравитационной тяге. Пиндосы их от пришельцев получили. Ну, технологию. А теперь освоили уже. И хохлам передали, чтобы испытывали. На нас тренируются. С виман бомбили Краматорск, это точно. Я специально хронику смотрел. Если от экрана немного отвернуться, чтобы только краем глаза, — Мишка вертит головой, показывая, как надо правильно смотреть хронику — видно их. Ну, как тени, сечёшь, земляк? Рррраз — и кассеты веером! А самой виманы… вжжик, и нету её. А у наших там авиации совсем никакой. Да виману и не возьмёшь никак — ни ракетой, ни с истребителя. Никак. — Мишка опять вздыхает. — Так что вот — продули, гарантированно тебе говорю. Если пиндосы виманы хохлам передали — значит, всё. Пошли на всё, значит. С другой стороны, а чем они рискуют? — Мишка морщится, пожимает плечами. — Виману не сбить, а даже если собьют как-то — разве её скопируешь? Пиндосы-то лет пятьдесят бились, пока сделали, матерьялы нужны всякие там особые, у нас нет таких. В общем, у них теперь полное господство в воздухе. Тотальное. Нашим не победить, значит. Так вот, земеля.
— Значит, придётся идти на переговоры, — нащупывая дорогу к компромиссу, предполагаю я. — Не вечно же воевать.
— Переговоры?! — уничижительно усмехается Мишка, вскидывая плечи. Уточняет: — С фашистами?! Да им палец дай — руку откусят! Нет, переговоры — это ерунда, для отвода глаз. А вообще — только ядерный удар. Внезапный. Иначе не получится.
Мишка замолкает, видимо, придавленный перспективой ядерного апокалипсиса. Лицо снова мрачнеет, глаза за стёклами превращаются в щёлочки-амбразуры. Война на пороге. Трохину — страшно — у него трое детей: мальчишки-погодки, восемь и девять, и девочка — ей тринадцать. Уже видно — красавицей вырастет.
Или не вырастет? А, Михаил?
