На вопрос, за что я благодарна Германии, ещё год назад я бы только пожала плечами. Я пребывала в твёрдом убеждении: всем, что со мной случилось хорошего, я обязана исключительно самой себе. Я всего добивалась сама.

Чигдем Топрак (24), изучает политические науки и методики разрешения конфликтов

Но с тех пор, как я приехала учиться в Стамбул, я вдруг поняла, сколь многим я обязана своей родине — Германии.

Здесь, в Стамбуле, в одном из престижнейших частных турецких университетов, у меня гостевой семестр (один из вариантов студенческого обмена. — В. Д.). Я никогда не попала бы сюда, если бы мой дед не покинул на заре шестидесятых свою халупу в Восточной Анатолии, переселившись в Германию. Конечно, я прилежно училась, закончила гимназию, а мои родители всячески поддерживали моё стремление к знаниям.

Но никогда прежде я не задумывалась над тем, как сложилась бы моя жизнь, доведись мне родиться в той самой анатолийской деревне, — внучкой полунищего крестьянина. Мой дед пахал, как проклятый, чтобы прокормить жену и семерых детей. Но неважно, сколько и как работал бы он и мои родители — таких шансов получить образование, какие дала мне Германия, у меня просто не могло быть.

Частные университеты в Турции платят студентам шикарные стипендии. Но, чтобы получить место в одном из них, нужно сначала заплатить за учёбу в школе, и это должна быть одна из лучших школ в стране. А теперь я, внучка беспорточного подёнщика-гастарбайтера, сижу в одной аудитории вместе с лучшими студентами, чьи родители — успешные предприниматели, чрезвычайно высокооплачиваемые инженеры, известные архитекторы. Я учусь вместе с турецкими студентами, которые помимо турецкого и английского бегло говорят по-французски, по-немецки или по-испански.

Мой дед ехал в Германию лишь затем, чтобы заработать побольше. Всё, что у него было — это желание трудиться и неуёмная энергия, которую он отдал опелевскому конвейеру в Рюссельсхайме. В его представлении хорошая жизнь заключалась в том, чтобы много и вкусно есть, регулярно ходить к врачу и в конце концов купить себе «мерседес». Тогда он и вообразить себе не мог, что его внучка будет благодарна ему за такую вещь, как способность и умение критически мыслить.

Я вовсе не утверждаю, что в Турции нет критически мыслящих людей. Они есть, их немало. Студенты, интеллектуалы, политики и журналисты, осмысливающие и размышляющие над турецкой историей, о турецком обществе, о системе образования и политическом устройстве.

Но вокруг меня — студенты, ежегодно бывающие в Европе, читающие немецкую литературу, слушающие классическую музыку, — и в то же самое время не видящих никакого смысла в том, чтобы думать самостоятельно.

Они водят немецкие автомобили и пользуются спроектированными в Америке ноутбуками, но не желают и строчки прочесть из книг Орхана Памука, — ведь его взгляды противоречат идеологическим штампам, сидящим у них в голове. Я живу в кондоминиуме с турецкими студентками, пьющими спиртное, свободно проводящими время со своими бойфрендами в клубах и после клубов, — и при этом на кухне я слышу их разговоры о том, что они обречены гореть в аду!

Турецкая система образования отторгает критичность. Ученик должен вызубрить материал наизусть, ему не нужно осмысливать его, и дискуссии тут неуместны.

Я бесконечно благодарна Германии за то, что я не только читала и учила наизусть Гёте, Теодора Фонтане и Канта, но и размышляла о прочитанном. Благодарна за то, что мои учителя, как бы они не относились лично ко мне, постоянно заставляли меня думать — о себе, о стране и обществе, в котором я живу, обо всём, что составляет жизнь как таковую, — думать, осмысливать и размышлять, ничего не принимая безоговорочно, как некую данность.

Спасибо тебе, родная моя Германия. Спасибо тебе, дедушка, — пусть будет пухом тебе земля, — немецкая земля. Без тебя это не стало бы для меня возможным — быть немкой в Германии.

Чигдем Топрак, cigdemtoprak.de 

© Вадим Давыдов, пер. с нем.

Семья Чигдем Топрак — это т. н. турецкие алавиты. Не так давно обсуждались катастрофические темпы исчезновения турецких христиан, которых ещё накануне Первой мировой войны было более 4 млн., а сегодня нет и 150 тыс. Есть у меня подозрение (недоказуемое при нынешнем положении дел — так, смутная догадка), что добрая половина этих «алавитов» — те самые исчезнувшие христиане.