К 80-летию книги «Опыт современной эстетики»Обострившиеся противоречия нового XX-века наложили свой неповторимый отпечаток на духовную и художественную жизнь России 20-х — 30-х годов. В этот период зародилось множество художественных групп и направлений, различных эстетических платформ. С этим сложным и многоликим прошлым российской культуры и связано имя Владимира Волькенштейна, который занимал видное место среди теоретиков эстетической науки тех лет.
В.М. Волькенштейн родился в 1883 году. Семья Волькенштейнов принадлежала к либерально настроенной еврейской петербуржской интеллигенции, ассимилированной в русскую культуру и применявшей свои незаурядные научные и творческие способности для процветания этой культуры. Владимир получил образование в Петербургском и Гейдельбергском университетах. Его друзьями были и студент Петербургской Консерватории Михаил Гнесин и юная поэтесса — «русская Сафо» — Софья Парнок, с которой они обвенчались по еврейскому обряду в сентябре 1907 года.
Свою литературную деятельность он начал в 1908 году. Человек, обладавший разностороннейшими интересами — драматург, теоретик драмы и кино, искусствовед — он во всех привлекавших его областях сумел оставить обширные и содержательные труды, многие из которых и по сей день не потеряли практического значения. С 1911 по 1920-е годы Волькенштейн работал в литературной части Московского Художественного театра, был соратником К.С.Станиславского и впоследствии посвятил монографию великому преобразователю театра. В 1923 году он создает первую в России книгу по теории драмы, в которой автор выступает за возрождение форм героической античной драматургии.
Важно подчеркнуть, что связанный в своих первых творческих шагах с немецким идеализмом (влияние философов Гейдельберга), русским либерализмом и сценическим реализмом МХАТа, Волькенштейн сохранил в основном комплекс этих влияний на долгие годы. Такое переплетение и взаимопроникновение философских взглядов и учений немецких и русских мыслителей характерно для межкультурных коммуникаций двух народов на протяжении почти трёх веков.
Главной философской работой Волькенштейна стала его книга «Опыт современной эстетики», 75-летие которой отмечалось в прошлом году. О роли этой монографии в художественной и научной жизни того времени, говорит тот факт, что автором предисловия к ней был А.В.Луначарский. Представляя этот труд читателю, нарком писал: «Прежде всего привлекает большое расширение понятия об эстетике… Cамо оглавление книги показывает, что Волькенштейн стремится распространить понятие эстетического и на область мышления, считая возможным оценивать с эстетической точки зрения понятия: математические, физические, шахматную игру, всякое научное построение или научную формулу».
Книга Волькенштейна создавалась на рубеже двух эпох: 20-х, чей закат, как известно, определился несколько раньше календарного срока, и 30-х, чья истинная протяженность, соответственно, вышла за рамки, отмеренные календарем. В 1931 году, когда книга вышла в свет, проблема достойного разрешения взаимоотношений со временем становилась одной из насущнейших, для тех, кто обращался к традиционно подчиненной государственной идеологии сфере общественных наук.
Очевидно, что тип отношений со временем, предложенный философом, был весьма непривычен как для 20-х, так и для 30-х годов. Необычность эта заключалась прежде всего в том, что Волькенштейн не стремился быть современным. Он никогда не ставил перед собой задачи откликнуться на сиюминутную «злобу дня».
Разумеется, содержание, придаваемое понятию «злоба дня» в 20-х и 30-х годах различалось в весьма существенных аспектах. 20-е годы — «многословное время».
Эпоха крайностей, одиозной одержимости, резкости и безаппеляционности суждений, яростных утверждений и безоглядных отрицаний втягивала в схватку, превращала каждого в участника баталий, требуя агрессивности и наступательности в защите своих взглядов. В начале 30-х споры, сохраняя свою напряженность, приобретают все более однонаправленный характер, а тенденциозность и резкость суждений все чаще свидетельствует не о бескомпромиссности и увлеченности любимой идеей, но о стремлении перевести полемику из области научной в область политическую. Доказательство собственной правоверности режиму, идеологической выдержанности своих воззрений все строже вменялось каждому в обязанность.
Не будучи современным в смысле быстроты реакции на непосредственное состояние общественной и культурной обстановки, Волькенштейн вовсе не желал отгородиться от времени, не отказывался от попыток соответствовать его запросам. Во вступлении к своей книге он подчеркивал, что эстетическая проблема интересует его «по преимуществу так, как она ставится перед нами в современности», и далее не раз указывает, что предметом его анализа являются именно эстетические отношения, характерные для нового времени. Однако значение, вкладываемое автором в понятие «новое время», существенно отличалось от понимания, распространенного в конце 20-х, начале 30-х годов в Советском Союзе. Для людей этого времени, вне зависимости от их взглядов и убеждений, отсчет новой эпохи начинался с 1917 года, и уверенность в том, что радикальные изменения в системе эстетических ценностей были связаны именно с октябрьским переворотом, была присуща абсолютному большинству.
Для Волькенштейна же новая эпоха — это не столько послереволюционный период, сколько весь двадцатый век, наиболее существенной приметой которого для исследователя является усиление научно-технического прогресса, небывалый подъем роли техники, внедрение в быт человека машин, становящихся все более неотъемлемой и важной частью жизни. Логика его рассуждений доказывает, что лишь с технизацией и машинизацией общества связывал он ощутимые перемены в эстетическом сознании Противопоставление двух миров — приобретало все большую официальную силу, становилось одним из важнейших орудий идеологической пропаганды, более того — одной из составляющих социалистического мировоззрения, и, следовательно, одним из неотьемлемых положений любого научного труда, особенно в области общественных дисциплин. Волькенштейн, хотя и отдал неизбежную дань воздействию этой установки, тем не менее не попал под влияние усиливающегося противостояния враждебных лагерей. Современный мир — мир господства машин, мир, где зародилась новая красота технически совершенных конструкций — Волькенштейн воспринимал в его целостности. Столь же целостными были и представления философа об исторической динамике изменений представлений о прекрасном. « Пусть настоящее является, говоря языком диалектики отрицанием прошлого; мы знаем, что оно развивалось из этого прошлого, и мы знаем, что оно чревато будущим. Перед нами непрерывный ряд, где каждый момент, оставаясь индивидуальным, занимает определенное место в общем развитии».
Рапповский «идеолог» того времени Ф. Канаев в разгромной критической статье, опубликованной в журнале с красноречивым названием « На литературном посту» обвинил автора во всех возможных научных и политических грехах и воскликнул: «Вслушайтесь, как воспевает Волькенштейн современность — всю, вместе с капиталистической!» Вывод Канаева — «для этого буржуазного эстета весь мир характеризуется равновесием сил и гармонией» — уже через шесть лет мог бы стать смертным приговором.
Досталось от Канаева и самому Луначарскому: «А. В. Луначарский недооценивает величайшего значения работ Маркса, Энгельса, Ленина по вопросам литературы и искусства».
Одна из первых и самых важных исходных посылок книги связана с отрицанием положения Иммануила Канта о природе и искусстве как единственных носителях эстетического начала. «Современная эстетика находит красоту там, где кантовская эстетика находит только истину». Ограничение области эстетического, исключение из нее науки и материального производства, как известно, было характерно не только для Канта, но и для философов более позднего времени — для всей эстетики XIX века. По Волькенштейну абстрактные научные понятия также являются «областью утончённой красоты».
Автор выделяет пять групп понятий, обладающих по его мнению, эстетической значимостью:
1. Физико-математические понятия.
2. Геометрические конструктивные понятия.
3. Шахматные условно-конструктивные понятия.
4. Абстракции, не имеющие предметной самостоятельности («причинность», «белизна» т. п.)
5. Биологические (описательные) понятия, выражающие определенный опыт.
Раздел, посвященный эстетическому восприятию шахматной игры, заслуживает внимания благодаря своей особо тщательной разработанности. Опытный шахматист, Волькенштейн обращаясь к предмету, знакомому ему несравненно лучше, чем сфера физических или математических абстракций, конечно же чувствует себя уверенней и может себе позволить большую определенность в выводах. Несомненный интерес представляет его утверждение, в соответствии с которым в восприятии шахматной комбинации момент наибольшей целесообразности далеко не всегда является залогом эстетического восприятия. Таким образом, автор оспаривает эмоциональную формулу выдающегося немецкого шахматиста доктора Зигберта Тарраша: «Всякий хороший ход эстетически прекрасен!» Такой эстетический утилитаризм имеет древние корни. Так, по мнению Сократа, прекрасно разрисованный щит, плохо защищающий воина от вражеских стрел, менее эстетичен, чем простой щит, хорошо выполняющий свою основную функцию.
Рассматривая шахматную игру, Волькенштейн не подвергает анализу понятия игры вообще, игры как феномена духовной деятельности человека, противопоставленной деятельности утилитарно-практической, не связывает понятие игры с понятием искусства как «свободной игры познавательных сил» (И. Кант).
Выстраивая свою систему рассуждений, автор остается на позициях не столько философа, сколько теоретика драмы. Отмечая, что прием антропоморфизации шахматных фигур, внушения им человеческих, драматических переживаний, который применяет Эммануил Ласкер в своем «Учебнике шахматной игры» недостаточен для эстетического впечатления. Как в драме эстетической ценностью является вовсе не быстрота благополучной развязки и не легкость, с которой добивается победы главный герой, а разработанность действенной линии, так и в шахматной партии, по мнению Волькенштейна, эстетический эффект связан с драматической перипетией — «внезапным изменением в судьбе действующего лица, противоположное тому, что в данный момент ожидалось». Драматизм в шахматах — «неожиданное, парадоксальное преодоление в затруднительном положении» — чаще всего связан с «моментом пожертвования». Волькенштейн проводит прямую параллель между шахматной жертвой, обеспечивающей последующее преимущество, и приёмом авантюрной драмы — мнимой смертью действующего лица, помогающей ему избежать опасности и добиться цели. Подобное перенесение на шахматные комбинации законов «хорошо сделанной пьесы», конечно же, придает мысли автора наглядность и выразительность, но все же больше подходит к шахматной композиции, чем к практической партии и, тем не менее тезис о связи шахматной красоты с моментом «перипетии — неожиданной, невероятной комбинации, требующей особенного напряжения — преодоления шаблонных и не достигающих целей возможностей» звучит вполне современно и может быть применен как один из важнейших критериев при эстетической оценке произведений шахматного искусства.
Книга Волькенштейна «Опыт современной эстетики» — наиболее полное и обобщённое выражение воззрений этого яркого и разностороннего человека. Это пример соединения моментов, характерных для традиционного взгляда на природу искусства, с фрагментами теорий, возникших на рубеже веков, и современных автору, школ и направлений. Стремление переосмыслить разнообразные научные положения, извлечь из них рациональное зерно проходит через всю книгу теоретика. Можно сказать, что эта работа представляет интерес с двух точек зрения — с позиции задач, поставленных для себя самим автором,— задач выявления объективных и универсальных закономерностей, определяющих эстетику нового времени, и как документ эпохи, вобравший в себя отзвуки многих ее споров и дискуссий. Именно поэтому монография Владимира Волькенштейна и спустя 80 лет не утратила своей актуальности и не залеживается на библиотечных полках.
© Геннадий Несис,
доктор педагогических наук, профессор, гроссмейстер
© ICES — CAPC, 2011
