19. Китайцы
— Ён, Бён, как ваш русский? — решила поддержать светскую беседу Мария.
— Йа вась льубльу, сывозэ боль, — начал Ён и запнулся.
— Сито йа могу есё скасать, — добавил Бён.
— Да. Курс русского для иностранцев невероятно опошлил это творение поэта, — съязвила Полина.
Китайцы довольно закивали.
— Йа вась льубльу, сывозэ боль, — начал Ён и запнулся.
— Сито йа могу есё скасать, — добавил Бён.
— А, кстати, давно хотел у знающих людей спросить: что такое Дао? — спросил подвыпивший Виталик. — Скажи мне, китаец, в чем Дао?
— Да, да! — весело сказал Ён, узнав знакомое русское слово.
— Что, да?
— Да, да! — повторил Ён.
— Вы не поняли: не «да», а что такое Да-О?
— Дао кхэ дао, фэй чан дао, — сказал Бён, который, видно, был посмышленее Ёна.
— Что? Переведи, китаец, пожалуйста, — попросил Степан.
— Это значит: Дао, которое можно объяснить, не Дао, — сказала начитанная Полина., — да, и вряд ли кто-то из них знает, что такое Дао. Им что — лишь бы продать чего-нибудь, денег нажить, толпой походить по великому пути. Я прожила на Тайване пару лет. Эта часть Китая наименее пострадала от коммунистов, но, должна вам сказать, наплевать им на ваше Дао, впрочем, как и почти на все остальное. Как стадо, на работу, как стадо, с работы, как стадо, в бар, и так далее, и никаких отклонений, а то, как бы чего ни вышло. В пол-седьмого в ресторан не войдешь — потому что после работы все ужинают — а в семь уже пусто. Да вот еще в борделях любят потрахаться, правда, не трахаются, потому что боятся, что посадят. А с русскими — так это предел всякого Дао.
— Полина, хватит умничать, — вступила Мария, — посмотри, какие они милые и не быдло на вид, не следует харчами перебирать.
— Да я и не перебираю, — цинично заявила Полина, хватая Ёна рукой в области паха.
— Они такие милые. Они такие застенчивые, — она то же самое сделала с Бёном.
— Ну, давайте потанцуем, — томно произнесла Полина, обнимая Ёна, и сдобно добавила, — китайское танго.
— Чайнизь таньга, — сообразил Бён.
— Я, правда, больше люблю китайское фламенко. Сестра Маша занималась, правда, слоновья болезнь не дала закончить. Но, ладно, давайте, — продолжила издеваться Полина, — только где же мы возьмем танго из пяти нот?
— Ты знаешь, Бён, тут у нас все такие пошлые. Вот у меня были и русские, и азербайджанцы, и евреи, и армяне... Да кого только не было. Но все они — ничего не стоят. Я в этом смогла убедиться. Ничего не стоят по сравнению с вами, — злобно кокетничала Полина. — Недавно был один. Я его у его девушки отбила, а он к ней вернулся — вот подлец. Как после этого не потерять веру в мужчин, в любовь.
— Йа вась любил сивозэ боле, — сказали китайцы.
20. Попытка вербовки
Пожалуй, необходимо разбавить долгий драматический диалог бессмысленным авторским отступлением. Итак, между тем, господа (помню, одна пучеглазая женщина проявляла тонкое чувство языка, постоянно вопрошая после этого наречия: «Между чем и чем?»), ужасные суши я сейчас съел по дороге, зная, что ничем приличным в этом кафетерии с вайфаем точно не накормят. Теперь вот думаю, сколько еще протяну. Да еще, по той же причине, сожрал сдуру в метро слоеный пирожок.
Я могу показаться вам постылым космополитом, но это не так. Я — представитель древнейшего народа на территории России, родившийся в шестьдесят шестом году от торжества Синьхайской революции. А космополитом я кажусь, только когда понервничаю в метро: у меня метрофобия, так как не очень приятно, когда в вагон набивается несколько сот человек с рожами висельников, а запах точно такой, будто они уже несколько дней провисели, и все норовят толкнуть и пощупать.
На этом отступление заканчиваю и сообщаю, что Виктор Петрович очень повернулся на восточной всяческой дребедени и дочерей воспитывал в восточном духе, прививал истины великого Хучана, как то: «Дабы сохранить карму, засунь ее в жопу, но и последнюю держи в неприкосновенности», «Чакры пробивай только березовой киянкой», «Еженощно для прочистки каналов совершай дефекацию, глядя на Восток» и так далее.
Однако Мария сызмальства загибала свою индивидуальность. Виктор Петрович и Зоя Викторовна, конечно же, мечтали выдать дочерей за сотрудников посольства, чтобы не ниже третьего секретаря, чтобы в Африку их взяли, как минимум, чтобы они жили там счастливо, интриговали, издевались над техперсоналом. Однако своевольная Мария даже на биофак хотела поступать, но папа ей вовремя сказал ей: «Изгоем сделаю, смотри!». Тогда Маша, будучи парадоксально своевольной, но довольно зависимой, как любой ребенок гэбиста, испугалась, и пошла в ИСАА, правда, полинезийский все равно не стала учить — заартачилась, выбрала корейский.
— Смотрите только, какую умную вещь написала пишущая братия, — увлекательно начал Виктор Петрович, — оказывается, размеры двигателей для космического корабля зависят от размеров задниц римских лошадей.
— Ой, Витюнюшка, ты всегда называешь меня как-то по-особенному, нестандартно, — прокудахтала Зоя Викторовна, — и всегда сделаешь какое-нибудь заявление, и никто не поймет, шутка это или факт.
— Да, я таков... — шутливо изобразил важность Виктор Петрович. — А, почему бы вы думали, происходит подобная зависимость? А вот почему: двигатели надо было везти к месту сборки на поезде через тоннель, ширина которого зависит, как известно, от ширины железнодорожной колеи, а эта ширина в США равна ширине трамвайных путей, которая равна ширине конки, которая равна ширине колеи на английских дорогах, которые прокладывали римляне, у колесниц которых длина оси равнялась, что естественно, ширине двух лошадиных задниц — так-то.
— А-а-а, — произнесла Зоя Викторовна.
— А ну-ка, Зоенька, что у тебя там за пятачки получились, давай-ка отведаем. Вы, небось, без меня тут совсем распустились: обеды не готовите, первое-второе-компот не подаете, как у нас в столовой, в Битце, бывало.
Зоя Викторовна принесла почему-то одну тарелку с гречкой и пятачками. Виктор Петрович подцепил пятачок вилкой, с целью создания комического эффекта посмотрел через ноздри пятачка на свет из окна, запустил деликатес в рот и хрустнул им десять раз, после чего отправил за ним вилку гречки.
— Ну, что ты нашла в этом ничтожестве, Мария а? Ха-ха. Шучу. Ты, Виталька, не серчай, я уже старый шпион, раскрытый, могу говорить, что думаю. Вот какой ты моей Машеньке спутник жизни? Какой? А, молчишь. А я тебе отвечу: хреновый ты моей Машеньке спутник жизни, никудышный. Она, конечно, поскольку молодая дурочка, сама этого пока не осознает, а для этого и существуют родители. Для чего же еще.
— Да я... — попытался начать оправдываться Виталий.
— Да ты, я вижу, вижу, парень-то хороший, только вот не завербовали тебя вовремя, вот ты и пошел по извилистой дорожке проб и ошибок, а завербовали бы — был бы сейчас как я — крепко стоящий на ногах полковник, работающий не где-нибудь, а в По-ли-не-зии! Это, кстати, тропик Рака. Ты вот, кто по гороскопу? Рак? Вот. Твое место. А Машенька наша Козерог, у нее другой тропик — противоположный, так что вам не соединиться никогда.
— Это уже что-то будто бы из любовных романов, Виктор Петрович, — возмутился Виталик.
— А я бы посоветовал тебе не иметь ничего против любовных романов. Я их перевел сто двенадцать штук в свое время, и ничего дурного там не нашел. Все, как и нужно.
— Там все двухмерно.
— Где ты понабрался этих диссидентских словечек? Что значит, двухмерное? Это, брат, ты понабрался чепухи. А зря. К таким отношениям, как в этих романах, и надо стремиться. А еще читать Гришку Климова на ночь, чтобы жизнь знать.
Тут Виктор Петрович поднялся и подошел к полке, которую наполовину занимали творения плодовитого писателя — исследователя деградации и обличителя вырожденцев Григория Климова. Он взял один небольшой томик, пролистнул несколько страниц.
— Ну, вот хотя бы: «по статистике доктора Кинси 52 процента взрослых американцев занимается ротовым сексом, но это показатель так сказать среднего класса населения. У крестьян же будет лишь 5 процентов подобных дегенератов. Среди рабочих их будет уже больше, 10-15 процентов. В основном это алкоголики. Ну а если мы возьмем высший класс, то среди них будет уже 90 процентов таких дегенератов. В Советском Союзе в результате всевозможных чисток процент дегенератов на верхах общества будет пониже, но всегда важно помнить, что дегенерация идет с верхов общества…
— Как же определять дегенератов? Хороший способ — взять на заметку тех, кто состоит в смешанных браках с евреями. Например, Брежнева, чей культ уже разрушился в связи с гласностью и перестройкой. Теперь уже всем известно, что он был женат на еврейке, а значит, есть основание предположить, что у
него был беспорядок в штанах.
— Или вот еще, — увлекся Виктор Петрович, — «А теперь вспомните странную особенность сталинских чисток, когда арестовывали целыми семьями, когда жены отвечали за мужей, дети за родителей и так далее. Тогда это казалось вам крайней несправедливостью. Теперь же некоторые из вас задумываются: а может быть, Сталин был по-своему и прав? Может быть, старый революционер Сталин знал некоторые секреты, которых вы не знаете? И еще одна загадка. Почти все эти диссиденты, несогласники и инакомыслящие так или иначе связаны с евреями. Как правило, это или евреи, или смешанные браки с евреями, или продукты этих браков — полуевреи и так далее. Включая Сахарова и Солженицына». Вот! Видишь, Виталий?
— Ерунда какая-то, а вы что ротовым сексом не занимаетесь?
— Конечно, нет, как это возможно? Это только евреи — гады и извращенцы, гомосексуалисты, а бабы ихние в рот берут и анальным сексом занимаются.
Тут вечно несогласная Полина подошла к другой книжной полке, на противоположной стене, и взяла оттуда другую книгу.
— Папа, я тут недавно перечитывала книгу, которую ты мне на пятнадцатилетие лет подарил, помнишь? Анаис Нин. Там есть сцена забавная «Пока шла остальная часть шоу, Анита в этом одеянии совершала тур по ложам. Там по просьбе любого мужчины она опускалась перед ним на колени, расстегивала брюки, брала в свои украшенные ювелирным искусством руки член и с точными движениями, с ловкостью, с нежностью, всегда отличающей женщину, сосала его до тех пор, пока мужчина не получал полного удовлетворения. Обе руки не уступали в активности рту.
— Прошедший через такое испытание чуть ли не терял сознание: мягкость пальцев, изменчивость ритма, переходы от крепкого объятия древка к чуть осязаемым прикосновениям к головке, от энергичного сжимания всех частей к легкому порханию по волосам лобка, совершаемые к тому же на редкость красивой и дышащей сладострастием женщиной в то время, когда все внимание публики обращено на сцену. Зрелище члена, поглощаемого этим великолепным ртом с поблескивающими зубами, ощущение тяжелых полушарий на своих коленях — за такое удовольствие не было жалко никаких денег».
— Так, дочка ты что, не поняла? — удивленно и даже обиженно вопросил Виктор Петрович. — Я же это все вам для воспитания, чтобы вы впитали отвращение! Ни для чего больше. Помнишь, Зоюшка, мы с дочурками порно смотрели, которое я привез из Таиланда? Вот. Помните, как вы хихикали и говорили, что это противно.
21. Спор о китайцах
Виктор Петрович докушал пятачки и приблизился к китайцам Ёну и Бёну, которые робко жались на диване, делая вид, будто смотрят российское телевидение. Он похлопал их то ли, чтобы приободрить, то ли, чтобы вытереть руки после пятачков, по спинам, нежно улыбнулся под усами и обратился к Виталику.
— Истина — она в китайцах. Я об этом и дочуркам своим всегда говорил: если бы не китайцы, в Полинезии не произошло б такого экономического чуда...
— Мне кажется, вы порядком идеализируете китайцев, — ответил Виталик.
— Нет, не скажи, Дао-то с ними.
Виктор Петрович прошелся по комнате, думая, казалось, о чем-то важном.
— Так меня сегодня разозлил один таксист — скотина, быдло, — сказал он, — все они, впрочем, таксисты, быдло, и даже в Полинезии. Я частенько, по старой привычке, стучу на таксистов начальникам парков, чтобы их увольняли. Один на меня даже, было дело, с кулаками полез, а я встал так крепко на ноги, смотрю на него — и все. Потому что тренирую Дао. А потом позвонил в его парк, стукнул — и все. Душа спокойна, свободна.
— Что это вы таксистов так не любите?
— Вижу, хороший ты, Виталик, парень, к тому же, моего деда тезка. Так вот: была у меня в бытность мою студентом хорошая краля, прекрасная, статная, не то, что эта кикимора, — последние слова Виктор Петрович сказал тихо, заговорщицки, — любил ее до невозможности, так вот ушла она от меня с каким-то таксистом. Как я в Битцу поступил, так сразу и ушла. Говорит: у меня чекисты полсемьи уничтожили, а я-то причем? С таксистом от такого парня, как я, с образованием, перспективного. И с кем ушла-то — с таксистом, с быдлом. Вот. А эта потом, на волне горести, подвернулась. Не послушал я мамочку тогда — уж так она меня отговаривала.
Виктор Петрович как бы в подтверждение рассказанной истории запел: «A big yellow taxi took my girl away... They paved paradise and put up a parking lot... Yeah. They paved paradise and put up a parking lot... Yeah».
— А где родился ты, Петр?
— Где на четырех высоких лапах колокольни звонкие бока поднялись, где в поле мятный запах, и гуляют...
— А-а. Значит, как говорится, деревенщина Ермил, да посадским бабам мил. Твои стишки?
— Нет, Ахматовой. И притом я — Виталик.
— А у нас Поля тоже стихи пишет, и однажды даже перевела негромюзикл в стихотворной форме. Вот что я скажу тебе, Петруха. Парень ты, я вижу, хороший, замечательный, наш. Ничего, что ты с Машкой согрешил. Я же, между нами говоря, и сам не дурак насчет клубнички, ха-ха-ха. Не дурак я насчет этого. По гейшам знаешь, как мы прохаживались в Корее. О, как мы ходили по гейшам в Сеуле. Там ведь прямо в ресторане, в отдельном номере — все дела.
В юбках, эдакие розанчики, а под юбками — ну, сам понимаешь. Ягодички крепенькие, все сбрито. Сидишь, кушаешь — настоящий кайф. Они тебя кормят с палочки, поят, поют, тут же массаж. Набухались там, помню, под пульгоги — это такая корейская жратва, танцевали, в караоке пели, все дела. Так что, не думай, что я тебя осуждаю, но просто семья — это святое. На кой черт тебе моя Машка, у нее же не все дома, она влюбляется каждый месяц — навсегда. Плюнь ты на нее. Возвращайся в семью, за ребенка не беспокойся — воспитаем. А если откажешься — и надавить можем, ты имей ввиду. Рицинчику вколем — волдырями пойдешь, тебе это надо? Уверен, что не надо.
22. Перевербовка
— А теперь я, пожалуй, уединюсь в туалете, абстрагируюсь, — заявил бесстыдно Виктор Петрович, — дефекацией заниматься не буду, а сяду просто на стульчак, и буду газетку читать, чтобы отвлечься от суеты. Надо Дао поправить, а то что-то тут народу много. Это мой санктуарий. Я люблю, знаете ли, эдак, понюхать освежитель, поанализировать...
Виктор Петрович отвернулся от Виталика, позволив ему, порядком уже обалдевшему, сделать еще пару глотков из фляжки, и отправился в сторону уборной, напевая по-английски на мотив «Наша служба и опасна и трудна».
«Our service is both dangerous and hard
At first sight it can't be seen by anyone.
If some bastard doesn't want to live in truth
Sometimes and somewhere».
Виктор Петрович специально перевел эту песню для своих полинезийских студентов, и пел с ними вместо «Гаудеамуса». Он больше хотел переложить "Не думай о секундах свысока", но перевод как-то не пошел, пришлось заняться «Хаджи-Муратом» Толстого — получилось актуально ввиду международного терроризма. По дороге в уборную Виктор Петрович будто бы случайно столкнулся с Марией.
— Маша, доченька, вот, что я тебе скажу: человек, ненадежный в семье, не может быть благонадежным для государства. Отсюда и до предательства недалеко. Ты должна отделаться от него, и как можно быстрее. А то заботиться не буду — в Полинезию дорогу придется забыть.
— Но я люблю его, я с ним счастлива, и рожу от него малыша.
— Так сделай так, чтобы ты не была с ним счастлива. Не зря же учил вас с детства искусству провокации. А плод его мы перевоспитаем, все гены вышибем... Давай, давай. Выполняй.
23. Чаепитие
Зоя Викторовна явилась в гостиной, которая в советских семьях до сих пор называется большой комнатой, с чайником и подносом.
— Так. Все дружной семьей собираемся пить чай. Я заварила прекрасный, печеночный, — сообщила Зоя Викторовна и в подтверждение продекламировала:
«Если желчь не гонит печень,
Думаешь: "Помочь уж нечем..."
Ты, скорей всего, не прав —
Пей прекрасный чай из трав
Устранит он воспаленья,
И начнется выведенье
Шлаков и песка, камней...
Нет пути тебе верней».
— Зоенька, прости меня за все и навсегда. — с едва заметной иронией начал Виктор Петрович. — Я так тебя недооценивал. Ты — талантливейшая поэтесса. Тобой будет гордиться Россия. Я возьму тебя на фестиваль поэзии в Полинезию, чтобы все знали, что поэзия в России — не умерла. Чтобы Россия гордилась своими поэтами.
— Что ты говоришь, Витя, это же просто дурацкая надпись на коробке.
Смотрим мы на Виктора Петровича и вспоминаем, как сказал кто-то умный, что человек не может безнаказанно отказаться от себя. Социально "сильный мужчина" в частной жизни чаще всего ребенок ребенком. Его общественная дисциплинированность, которой он так настойчиво требует от других, в частной жизни болезненно буксует. Его "любовь к своей профессии" дома обращается в меланхолию, его безупречная публичная нравственность… Впрочем, жены таких мужей могли бы порассказать об этом много чего. Его самозабвенный альтруизм... Спросите об этом у его детей...
Бывший разведчик развернул свою любимую «Полинезийскую правду» Как известно, девяносто процентов информации разведка получает из открытых источников, а к другим Виктора Петровича, если честно, и не подпускали. На первой странице красовалась заметка: "Президент африканской страны Малави отверг слухи о том, что его правительство якобы заключило тайную сделку с вампирами о сдаче человеческой крови для международных агентств в обмен на продовольствие. Подобные слухи ходят в южных провинциях Малави уже в течение нескольких недель, причем находятся люди, утверждающие, что стали жертвами вампиров. Президент осудил происходящее, заявив, что ни одно правительство не может пить кровь своего народа". Виктор Петрович грустно крякнул.
24. Внезапный разрыв
Между тем Мария отправилась исполнять приказ отца.
— Ты знаешь, Виталик, мне как-то страшно с тобой. Я чувствую, что ты ни в чем не уверен, — сразу взяла она быка за рога.
— Да, я никогда не бываю уверен. А в чем я не уверен?
— В нас ты не уверен, в твоем отношении ко мне, но это было бы ничего, но ты совсем не заполняешь холодильник, чтобы кормить меня. К тому же ты все время раздражаешься и злишься.
— А ты все время или молчишь, или рассказываешь про своих прежних ухажеров.
— А ты издеваешься надо мной, говоришь мне гадости.
— Прости. Мне просто очень больно, мне нужна поддержка, а ты всегда молчишь.
— Да. А я беременна. А ты не заполняешь холодильник, плюешь на меня, не говоришь мне, что любишь!
— Ты что, обалдела?
— Вот видишь, ты еще и хам.
— Извини.
— Я уже давно хотела поговорить с тобой. Мне не нравится то, что происходит. Я не готова это терпеть. Я чувствую отношения. Я вижу. Вот с прошлым своим ухажером я рассталась, потому что он меня не пустил в сауну на день рождения к подруге. Это, по-моему, о многом говорит. И сестра с мамой мне сказали: правильно.
— И правильно. Твоя сестра, мама и сама ты — очень зрелые, состоявшиеся женщины.
— Не надо иронизировать. Ты знаешь, о чем я говорю.
— Конечно, знаю. И, глядя на твою маму, сомневаюсь, что ты когда-нибудь заговоришь по-другому.
— Теперь мне все стало ясно о тебе. Человек, который может сказать ТАКОЕ беременной любимой — ничтожество. Между нами все кончено.
— Маша, подожди. Прости, что я сказал-то?
Но Маша, одевшись, не прощаясь, выскочила из квартиры.
«Я ее потерял. Все. Я не смогу. Я — труп», — подумал Виталик.
И еще он много, чего подумал, хотя ерунда это все. Старо, как мир. Человек так просто устроен, что надоело даже об этом гооврить и читать. Девушка, выходя замуж, должна быть свободной от родительского образа, иначе она впадает в детство, сталкиваясь с проблемами в браке. Она не разобралась еще в себе самой, все пребывает в тумане своего детства, не открыв собственного мира. Да и сам-то Виталик, откровенно говоря, очень инфантильно себя повел, зачем-то к мамаше приперся. Не приперся бы, глядишь, и не произошло бы трагедии.
25. Убийство в состоянии аффекта.
Виктор Петрович с довольной физиономией, легко поняв по Виталику, что его перевербовка удалась, и задание выполнено, с газетой в руках, будто не при делах, прохаживался туда-сюда по комнатам.
— Вы только послушайте, товарищи! — начал он. — "Все тела умерших от атипичной пневмонии в Китае подлежат обязательной кремации в специально отведенных печах, при этом церемония прощания с усопшими запрещена, а прах родственникам выдаваться не будет. Кремацией занимаются два лицензированных похоронных бюро. Трупы, которые предварительно подвергаются дезинфекции, перевозятся на специальных машинах". Так. Вот это Дао! Китайцы вновь и вновь подтверждают, что они — второй полюс мира.
Зоя Викторовна, тем временем, была очень довольна и добра. Ей казалось, что все хорошо, и даже Виталик не казался таким уж одиозным.
— Петя, пойдем на балконе постоим, а? — кокетливо предложила она.
— Что? — спросил уже порядком пьяный Виталик. — Я Виталик, во-первых, а во-вторых, с удовольствием.
— Да в этих их ухажерах запутаешься, — отшутилась Зоя Викторовна.
Уничтоженный Виталик проследовал за Зоей Викторовной на балкон, который каким-то чудом остался незастекленным.
— Ну, что ж, Петя, хорошо, ты условно принят нами, теперь, чтобы не быть отвергнутым, зарабатывай себе жирные плюсы, — сказала Зоя Викторовна с улыбкой, закуривая и предлагая Виталику.
— Да не Петя я, а Виталий.
— Да, точно, это прошлого звали Петр.
Виталий взял зачем-то сигарету, хотя не баловался этим с пятнадцати лет, прикурил, и его тут же прибило почти совсем наглухо.
— Извини, Виталик. Видишь ли. Я считаю, и это, естественно, истина, что мужчина — он весь проявляется в отношении к женщине. Если он жадный — то он жадный, если он злой — значит он злой. Если он жадный — значит, он жадный, если он злой — значит он злой, и так далее. Так что зарабатывай себе жирные плюсы: не жадничай не злись, не жадничай, не злись, и так далее, потому что любовь — это огромная работа.
— Что за чушь? — спросил раздраженный Виталик, к тому же находящийся в полушоковом состоянии от разговора с Машей и с мутной головой от трэшового коньяка и сигарет. — Где вы, лохушки, таких истин набираетесь? Из поколения в поколение, что ли, передают, по дурацкой линии.
— Петр! Что ты сказал? — строго по-учительски вопросила Зоя Викторовна.
— Я — Виталий.
— Вот и жаль-то, что ты — Виталий. Поэтому я тебя плохо знаю, остальных-то ее ухажеров, как облупленных. Так что, без жирных плюсов и не появляйся, — попыталась пошутить Зоя Викторовна.
«А ну, покажи-ка ей жирные плюсы. Устрой ей ухажеров», — послышались Виталику голоса. Он побил себя по ушам. «А ну, покажи-ка ей жирные плюсы!!!», — громче сказали голоса. Виталик бросил сигарету, нервно залез в карман, вынул фляжку, быстро выпил остатки коньяка.
— А ты не алкоголик, случайно, Петя? — спросила Зоя Викторовна.
Знала бы Зоя Викторовна, что этот вопрос был для Виталика, как красная тряпка для тореро. Его мамаша Надежда, надо — не надо, выпьет Степан бутылку пива или вовсе не выпьет, любила напоминать ему о том, что он генетический алкоголик (хотя таких не бывает), строила злобную рожу и бубнила что-то под нос. Тут же неприязнь к мамаше Виталик перенес на Зою Викторовну, и крышняк у него совсем съехал.
«А ну, покажи-ка ей жирные плюсы. Устрой ей ухажеров», — приказали Виталику голоса еще раз. Тогда он резко взял худую несчастную женщину сзади за штаны, как борцы берут друг друга за пояс, приподнял… Несчастная Зоя Викторовна даже не успела ничего сказать, как он перекинул ее через перила, и она полетела с тринадцатого этажа.
Молодой человек моментально ужаснулся содеянным, но страх за свою судьбу, которая может быть испорчена тюрьмой, пересилил раскаяние, поэтому Виталик, воспользовавшись тем, что никого нет в прихожей, оделся, обулся, и убежал, забыв закрыть дверь на балкон.
— Холодно что-то, — поежился вскоре Виктор Петрович и пошел к источнику сквозняка, — Зоюшка, что это ты балкон распахнула, преешь?
Он подошел к балкону, не отрываясь от газеты и бубня: "В Хорватии 12 годовалых воспитанников яслей искусали своего ровесника с головы до ног. Врачи насчитали на его теле 30 серьезных ран". Да, фашизм поднимает голову в Хорватии». Тут бывший полковник сам поднял голову, увидел тапки Зои Викторовны, наполовину свисавшие на улицу, поанализировал, что бы это могло значить, вышел на балкон, и посмотрел вниз.
— Ого себе! — тонким голосом удивился Виктор Петрович. — Вот это Дао! Дочки, дочки, скорее сюда!
Дочки с китайцами ввалились в кухню.
— Смотрите, какой ужас!!!
Дочки с китайцами рассредоточились по внешней стороне балкона и стали смотреть на землю.
— Ах, мама распласталась там внизу так красиво, у нее такое блаженное лицо. Она, наверное, в Полинезии сейчас, — сказала Полина.
— Па, а можно я с Бёном займу вашу комнату, ты все равно редко приезжаешь, к тому же без китайцев нас все равно ничего хорошего не ждет, — попросила Мария.
В этом диалоге нет ничего предосудительного. Мы часто мы начинаем скорбить только после того, как решим практические вопросы — венки, гробы, наследство.
— Дао, — сказал Бён.
— Дао, — поддакнул Ён.
Тут к Зое Викторовне подъехала машина с жирными красными плюсами, ее погрузили и увезли с мигалкой.
26. Короткое расследование
— Это же я даже не знаю, как обозначить, каждый день — одно и то же, каждый божий день, — возмущенно, с трудом подыскивая слова от волнения говорил дворник Анатолич участковому Серегину, матерясь через слово, — каждое утро — полный пакет. Это же хулиганство какое-то, этот самый, вандализм.
Анатолич протянул участковому пакет, вызвавший его гнев — участковый быстро убрал руки за спину, явно не хотел смотреть, но для приличия все же взглянул краем глаза внутрь.
— Да, это надо постараться так насрать. Быдлота. Явно, охранник из «Связного», их там на ночь закрывают и пакеты дают, — сказал участковый Серегин, потом громко и длинно харкнул, стараясь выбить мокроту с пылью из самой глубины горла, достарался до позыва к рвоте, издал громкий утробный звук, средний между икотой и отрыжкой, и плюнул под ноги.
После этого участковый Серегин подкрался сзади к раскладывавшей на лотке газеты и журналы крашеной в каштановый цвет девице и по-армейски, как он любил, проорал ей прямо в ухо:
— Так, гражданочка, а разрешение на торговлю у нас есть?
Девица вздрогнула и выронила из рук тяжелый глянцевый журнал.
— Фу ты, Колька, горластый какой, напугал, зараза. Ну, ты как после вчерашнего?
— Да ладно, чего там мы выпили то, — участковый со значением вздохнул. — Потом зайду еще, — он почесал бритый затылок, подняв фуражку. — Насчет вечера потереть.
— Ну ладно, будем ждать, — ответила газетчица, состроив глазки, и кокетливо улыбнулась.
В тот же самый момент у Серегина зазвонил телефон.
— Серегин? — голос майора.
— Да, товарищ майор.
— Сходи в седьмой дом, проведи проверку доследственную, там самоубийство, похоже.
— Иду, — уныло сказал Серегин и положил трубку, — блин, не живется им спокойно, зиловцам. Быдлота!
Ровно через пять минут он позвонил в квартиру Яцкиных.
— Квартира Яицкиных? — спросил Серегин у Виктора Петровича, открывшего дверь.
— Да, — жеманно промолвил бывший полковник.
— Что это у вас люди из окон выпадывают? — поинтересовался участковый.
— Не выпадывают.
— Как же: не выпадывают? Вот, увезли в институт Склифосовского гражданку, которая скончалась по дороге. Именно: выпадывают. Кем вам приходится гражданка?
— Женой, приходилась, — тихо ответил Виктор Петрович.
— Так, при каких обстоятельствах произошел несчастный случай.
— Она на балкон вышла покурить, мы были в комнате ничего не видели.
— Так, ясненько-понятненько. Кто еще в квартире находится?
— Дочери. Дочери! — сначала ответил, а потом позвал Виктор Петрович.
Заплаканная Полина, зелено-желтая Мария с непроницаемыми лицами вышли вместе с китайцами к участковому.
— Так, гражданочки, провожу доследственную проверку, участковый Серегин. Что можете показать по факту смерти Яицкиной Зои Викторовны?
— Ничего мы не можем показать, не видели мы, — ответила Полина.
— Мама вышла покурить на балкон, а потом… — начала Мария, но разрыдалась.
— Так, а вы можете что-то показать? — спросил Серегин у китайцев.
— Йа вас лублу сывозэ боле, — сказал Бён.
— Что-что? — уточнил Серегин.
— Ничего они не могу показать, они с нами были, да и по-русски не говорят, — объяснил Виктор Петрович.
— Ладно, доследственную проверку закончил, примите мои сочувствования, — попрощался Серегин.
Доследственную проверку Серегина подтвердили и результаты экспертизы, которые не показали следов борьбы или насилия. Основная версия — самоубийство — подтвердилась, а про Виталика никто и не вспомнил. Правда, с Машей, несмотря ну устранение мамы, у него все равно не заладилось. Она стала жить, сперва платонически, а потом и как положено, с Бёном. Виталик позвонил несколько раз, но женский голос одним и тем же тоном повторял ему: «Не звони больше по этому телефону». Он даже не успевал спросить, по какому телефону надо звонить, если не по этому? Когда ребенок родился он пришел, принес кое-какие подарки, хотел посмотреть на малыша и заодно собирался поинтересоваться, по какому же ему звонить телефону? Но ему не открыли, сказав: «Пошел на хер». |
