Череп врага на столе победителя

 -9-

 В первых числах мая сорок пятого года, когда непривычная ещё слуху и сознанию немцев тишина простерлась над Германией, а душераздирающий вой американских летающих крепостей, перестал давить на психику, — все как-то перестали интересоваться судьбой фюрера. И старались не упоминать его имя. И союзники были заняты теперь уже послевоенными проблемами, одним страстным и, одновременно пугливым желанием, как бы не потерять Западную Европу, в которую уже проникла эпидемия сталинизма.
 О том, что Гитлер покончил с собой, предпочтя смерть Международному суду, стало известно сразу же, как только комендант Берлинского гарнизона генерал Вейделинг обратился к командованию советских войска с предложением о полной и безоговорочной капитуляции. Шатаясь от усталости и нервного напряжения, осененный белым полотнищем, стоящего рядом офицера, он сообщил представителю советского военного командования о том, что фюрер распорядился о преемнике, подготовил свое политическое завещание, и покончил все счеты с жизнью.
 В советской военной, как впрочем, и в любой другой среде: политической, экономической или идеологической — подчинение было строго отрегулировано. И любая самодеятельность в этих цепочках информации сурово и жестоко каралась. И в этом случае, естественно, что подобная информация достигла сразу же нескольких адресатов. Первый, кто получил это сообщение был, как и положено ему по должности, маршал Жуков, заместитель Верховного, и теперь уже не командующий фронтом, а глава советской военной администрации на территории Германии, оккупированной советскими войсками. Он приказал тут же сообщить это в Ставку и Генштаб. Одновременно, а может чуток раньше, сейчас это практически установить очень сложно, узнал эту долгожданную новость генерал-полковник Абакумов. И волевым решением лично возглавил все мероприятия, связанные с опознанием останков фюрера. Сожительница Ева Браун, кого Гитлер при случае всегда называл: мой друг, удостоившаяся чести, покинуть земную юдоль, теперь уже законной женой фюрера, Абакумова совершенно не интересовала.
 Вид обгорелых останков Гитлера и его прокопченный, простреленный череп, не очень-то убеждали начальника контрразведки СМЕРШ, что эта мерзость, которую хотелось быстро присыпать, скрыть от людских взоров, и есть, тот самый главный фашист и зверюга в мире. Кто всю Европу проборонил огненным плугом войны, и пол— СССР оставил в руинах. И кому во всех русских церквушках все эти тысяча четыреста восемнадцать дней, и ночей желали анафемы, и божьего наказания. И ведь вымолили православные, — бормотал Абакумов, кто по должности, и по своим убеждениям, и по воспитанию числился в отборных и передовых шеренгах большевиков сталинского посола. А всё равно — незаметно, незатейливо, откуда-то из глубин его детства, и его славянского естества — просачивались картинки, связанные с Богом и истовой верой в него его бабок, и прабабок. Память у шустрого мальчика была живая, впитывала все картинки детства, как губка мыльную пену. И он в редкие минуты внутреннего самоанализа этой проклятой действительности, которая игралась с ним, как котенок с мотком ниток, почему-то приходил к одной и той же крамольной мысли: «Конечно же, товарищ Сталин, велик и на такой верхотуре один-одинёшенек, восседает в гордом одиночестве. А ведь при такой власти и таком подчинении — все же, ведь не Бог». И что только не делали большевики, прибрав Россию к своим рукам, и с религиозным дурманом яростно боролись. Абакумов это времечко хорошо помнил. Бегал с комсомолятами, и орал, пугая до смерти верующих старушонок: «Долой, долой монахов, раввинов и попов. На небо заберемся и сбросим всех богов».
 И вот один из самых злостных безбожников на земле, про кого он неоднократно слышал от старых, богобоязненных и верующих людей, что Гитлер и есть — сущее сатанистское отродье и антихрист, потерял все: и свою жизнь, и превратился в зловонную падаль. А ведь ещё четыре года назад это имя наводило ужас на страну Виктора Семеновича, его народ. И если самому себе тайно признаться, то и на самого Сталина, всесильного и неподвластного никому в этом суровом мире. Хозяина судьбы народа и Властелина армии. Теперь время изменилось. СССР под командованием Сталин, все же расколошматил Гитлера, и Хозяин побеспокоился вернуть обратно свое письмо, написанное незадолго до войны. Что там, в этом письме теперь уже раздражает и огорчает Хозяина, но его воля — закон не только для генерал-полковника Абакумова, а для всего советского народа. И ещё не было ни разу такого, чтобы воля Вождя и Хозяина советского народа оказалась не выполнена.
 Вместе с письмом Хозяина хранил Абакумов, как зеницу ока, и докладную главного эсэсовского начальника, Гиммлера, о котором стало известно от союзников-англичан, что ускользнул главный эсэсовец черного рейха на тот свет без пересадки и перекрестных допросов. Якобы, задержали они подозрительного немецкого солдатика, а при попытке установить личность, то уж больно глазенки за стеклышками очков показались знакомые. Переодетый в солдатский мундир Гиммлер, траванулся ампулой с ядом, вмонтированной в специальную пломбу. О письме и докладной на имя Гитлера, Абакумов дал знать Хозяину сразу же после получения бумаг в руки, на которых кровь людей из группы подполковника Азарова ещё не подсохла. Сталин был занят и генерал-полковник попросил Поскребышева доложить Верховному, что важная немецкая бумага на месте. И что точное местоположение объекта пока не установлено, но поиск не прекращается ни днем, ни ночью.
 О том, что Сталину сообщат о самоубийстве Гитлера раньше, чем он получит подробную информацию от контрразведки СМЕРШ, Абакумов даже и не сомневался. Это было в излюбленной манере Хозяина, кто никому никогда, по-настоящему, полностью не доверял, и по возможности устраивал дополнительные слежки, проверки, и всякие дубляжи. Лучше было сто раз продублироваться, попросить совета, сослаться на обстоятельства, взмолиться, что ничего путного не выходит. В зависимости от настроения, Сталин мог выслушать спокойно, мог и дельное посоветовать. Абакумова всегда поражало, как он четко и грамотно ориентируется в запутанных лабиринтах деятельности наркомата госбезопасности, словно перед тем, как стать Генсеком, Вождем, Отцом и Учителем, он начинал свою великую партийную карьеру, как обычный оперуполномоченный. А мог и обматерить последними словами и прогнать с глаз долой, а от одного вида, побелевших от злобы, сталинских желтоватых тигриных глаз, у того, на кого изливался его гнев и злоба, все тело дрожало мелкой дрожью, и пол ходуном ходил
 Но в процессе общения с Хозяином, своеобразного наблюдения за ним и обобщения, опыта тайных и явных встреч — твердо усвоил Абакумов две непреложных истины: Первое — никогда не оправдываться, а лучше молча смотреть ему прямо в глаза, не отводя взгляда. Хозяин терпеть не мог тех, у кого глазки бегают по сторонам. Гнал таких с глаз долой, и даже на пушечный выстрел к себе не подпускал. И второе — никогда не врать ему ни в большом, ни в малом. В этом случае, Хозяин свирепел и уж простой бранью и оскорблениями не обойдешься. В такой ситуации лишиться головы, или загреметь на полную десятку на лесоповал, или в зону вечной мерзлоты — гарантировалось в считанные мгновения и без всякого снисхождения.
 Первое, что сделал Абакумов, начав свое служебное расследование по факту гибели фюрера и идентификации его черепа — обеспечил полный контроль в этом деле своих специалистов: дознавателей и следователей. И политуправленцы фронта тоже выразили желание порыться в этом дерьме. И журналисты « Правды» и «Звездочки» проявили обычное свое умение первыми узнавать всякие и всяческие секреты. И коллеги — чекисты из некогда родного Виктору Семеновичу наркомата госбезопасности, изнемогали от желания поучаствовать в опознании. И снять допросы со всех тех, кто мог своим присутствием, и приближенностью к фюреру — подтвердить доказательно, что действительно, этот обгорелый дырявый череп, совсем недавно принадлежал Адольфу Гитлеру.
 У Абакумова, Селивановского и начальника управления контрразведки СМЕРШ, теперь уже бывшего Первого Белорусского фронта, генерал-лейтенанта Вадиса, и его сотрудников, началась горячая пора опознания и дознания. Абакумов прекрасно отдавал себе отчет, что просто прилететь в Москву, положить на стол перед Хозяином этот череп, сказать, кому он принадлежит, не имея ни одной крохотной улики, то совершенно и не исключено, что этот же череп полетит в голову тому, кто его доставил.
 Виктор Семенович мог смело возблагодарить свою удачу, кто пока ему не изменяла и всегда спешила на помошь, как Афина Паллада, к своему любимчику — хитромудрому Одиссею. Впрочем, несмотря на природную хидромудрость и бесценные навыки, приобретенные на чекисткой службе, Виктор Семенович не имел представление ни о богах Древней Греции, ни о легендарном литературном персонаже: Одиссее. И в этом он был не одинок. И те, кто выдвинулся на высочайшие государственные должности и посты, сразу же после того, как сковырнули вурдалака Ежова, и старательно перестреляли его ближних гвардейцев, не отличались высокой образованностью и уровнем культуры. «Молодогвардейцы — чекисты сталинского посола»: Абакумов, Круглов, Серов и прочие тридцатилетние, уже не кичились своими революционными заслугами друг перед другом. Они служили Хозяину с той же степенью самоотдачи, и без всякого нудного интеллигентского копания в душе, как опричники Ивану Грозному.
 А удача Виктора Семеновича и состояла в том, что все те, кто числился в слугах и лакеях при Гитлере, кто был с ним до последнего его вздоха, и ревностно, и преданно отслужили ему — просто не успели удрать. Раствориться в безликой массе, мигрирующих толп населения, которые стремились покинуть Восточные земли и территорию Берлина, окруженного русскими. Мести и гнева, русских население Берлина боялось во много раз больше, чем унижений и придирок англичан, французов и американцев.
 И присутствуя при допросах камердинера, водителя, личного врача, первого военного адъютанта Гитлера, Абакумов воссоздал в своем служебном воображении, лишенном ярких художественных деталей, последние минуты некогда самого сильного и ужасного человека в мире, кто три года тому назад, даже на великого Сталина нагнал немалый страх.
 Личный водитель и камердинер фюрера отдали своему господину, и повелителю последние служебные почести, вынесли его из бункера. Обнаружив, более или менее удобную воронку от авиабомбы, положили его в эту воронку. Следом, эсэсовец нес труп Евы Браун, которую положили рядом со своим мужем. И даже мыслей у них никаких не было, чтобы сжечь труп того, кто был некогда фюрером и рейхсканцлером. И вообще для них, немцев — культурной европейской нации — кажется, диким и странным: обливать трупы бензином и сжигать. Но рейхсляйтер Борман приказал это сделать немедленно, а ослушаться Мартина Бормана было просто невозможно.
 Ни Кемпке, ни Гюнше, совершившие такой своеобразный обряд погребения по своему господину, даже не представляли себе, как всё в этом мире закономерно и последовательно, чем хаотично, как многие из нас думают. В последние полтора года гитлеровского режима, пытаясь, замести следы своих преступлений против человечества, по приказу Гиммлера сжигали узников лагерей, погибших от непосильной работы, болезней и газового отравления. И не только в специальных лагерных крематориях, где непрерывно, как на военном производстве, работали высокотехнологичные немецкие котлы и форсунки, сконструированные гениями немецкой инженерии, для немецких убийц в черной эсэсовской робе. Сжигали уничтоженных узников везде, где придется. И теперь уже не то провидение, которое взметнуло Гитлера из провала неизвестности к вершинам власти, а другое, спешило предъявить ему счет. Справедливо считая, что этот демон не может быть погребен, как обычный человек, а умрёт насильственной смертью, как умирали миллионы людей, кого он и его режим обрекли на это. И к тому же, будет сожжён под открытым небом, в воронке от авиабомбы — ярком символе войны. Той самой войны, которую он любовно и нетерпеливо взрастил, и навязал всему миру, в которой, в конечном счете, сгорел. Очень типичная смерть для демона, кто уже настолько себя дискредитировал даже в глазах тех, кто его некогда избрали на эту роль, что он горел, буквально, синим пламенем, мгновенно превращаясь в зловонный черный дым.
 Присутствуя на допросах лиц, приближенных к персоне фюрера, принимавших непосредственное участие в его огненной, поминальной церемонии прощания, Виктор Семенович старался, прежде всего, обеспечить полную тайну следствия. А это существенно ужесточало проникновение в это криминально — политическое дело особой государственной важности, конкурирующих с контрразведкой СМЕРШ — главных управлений наркомата госбезопасности и следователей из военной разведки наркомата обороны. Абакумов был доволен всем ходом процесса опознания и идентификации личности фюрера. С такими весомыми уликами и записью протоколов допросов, челяди Гитлера, не стыдно было докладывать Сталину. Но, как и всякий опытный, более того, весьма искушенный сыскарь — контрразведчик, Виктор Семенович не имел в душе полной уверенности в том, что обгорелый жуткий череп, который теперь постоянно находился перед его глазами, на кого он уже взирал без чувства отвращения, принадлежит самому Гитлеру. Не исключалась версия, что это мог быть двойник, кому была отведена роль, сыграть подлинного Гитлера в последний месяц пребывания его в бункере рейхсканцелярии. А фюрер в это же время мог быть далеко от Берлина, даже не в Европе, а черт знает, на каких латиноамериканских куличках. По роду своей деятельности и по той зловещей ориентации следить за всеми, контролировать и обезвреживать, то контрразведка СМЕРШ весьма соответствовала гитлеровскому любимому детищу — гестапо, кого даже прочие эсэсовские службы и подразделения не на шутку побаивались.
И шеф гестапо, группенфюрер Мюллер, числился в особом списке фашистских военных преступников, кто все еще представляли интерес для контрразведки СМЕРШ, хотя война кончилась и, скорей всего, от этого паучьего гестапо останется только воспоминание, да еще огромный, полностью не уничтоженный архив. И братья-чекисты, возглавляемые руководством из Наркомата госбезопасности, тщательно и с большим интересом готовили этот архив к доставке в Москву, чтобы в тиши своих кабинетов познакомиться с методами и приемами родственных структур политического сыска. Но группенфюрер Мюллер, как в омут канул, и не обрадовал ни союзников, ни компетентные советские органы своим нежданным, но таким желанным появлением. И так же точно мог раствориться в неизвестности, забиться на дно жизни и подлинный фюрер. И если это вдруг когда-нибудь вскроется, значит, и этот череп и материалы следствия окажутся фальшивкой. А вот как на это среагирует потом товарищ Сталин — не хотелось себе рисовать даже в общих чертах?
 Готовясь к встрече с Хозяином, Виктор Семенович старался не упустить из виду и маршала Жукова, кто в полной мере купался в лучах всемирной славы и признания, не успевал дырочки вертеть в кителе для получения заграничных орденов. Один только английский орден «Подвязки», ниспосланный ему королевой Великобритании, о многом говорил. А вот товарищу Сталину и другому его заместителю: генерал-полковнику Абакумову и на обычную медальку не расщедрилась: ни королева, ни американский Главнокомандующий союзными войсками, Дуайт Эйзенхауэр, кто буквально, задарил Жукова орденами. Как будто маршал Жуков всю войну с первого последнего дня — протащил на своих вислых, широких плечах. А не сработай конрразведка СМЕРШ, не почисти она капитально фронтовую полосу, не передуши диверсантов и шпионов абвера, то еще неизвестно, как бы сложились крупные наступательные операции.
 И доверенные люди Абакумова, кого он внедрил в окружение Жукова подробно и обстоятельно, рассказывали своему шефу о загулах маршала с подхалимами и прихлебателями, где одним из главных льстецов и лизоблюдов выступал уполномоченный наркомата внутренних дел, генерал-полковник Серов, главный палач советских депортированных народов.
 И теперь, когда война закончилась и такие, как Жуков и Серов, грабят эту советскую оккупационную зону не хуже, чем эсэсовские мародеры грабили оккупированные территории СССР. Абакумову было известно, что люди генерал-полковника Серова, в частности, его доверенное лицо — генерал Сиднев прихватили в хранилище бывшего гитлеровского рейхсбанка мешки с рейхсмарками. Сорят деньгами налево и направо, скупая антиквариат, и золото с бриллиантами. А сколько бесхозного к их липучим рукам прилипло, вообще невозможно установить. Ох, не зря Хозяин велел с Жукова не спускать глаз. Может, и герой, конечно, маршал и себя не щадил в трудные годы войны, и лямку первого зама Верховного тянул исправно и умело, но только мозги у него, как были крестьянские от рождения, таковыми и остались. Приемы устраивает купеческие в честь своего нового дружка генерала Эйзенхауэра. Всю художественную фронтовую самодеятельность нагнал на эти приемы ,чтобы поразить американцев и англичан: вот, мол, какой знатный обоз сопровождает славного полководца Жукова, кто всех немцев в одночасье разгромил. А вот был бы чуток умнее, то отказался бы ордена заморские на грудь вешать. Спросил как бы невзначай, тех, кто его так щедро награждает. А почему, мне, первому заместителю, такая высокая честь, а вот Верховному Главнокомандующему, товарищу Сталину, почему вначале не предложить весь этот комплект орденов? А уж как он рассудит, тогда и я почту за честь, за высокое уважение к родной державе, за оказанное доверие и оценку моего полководческого таланта.
 Подумав о том, что Хозяин обязательно будет интересоваться похождениями и орденской лихорадкой Жукова, Абакумов решил про себя, что при случае ввернет в своем личном докладе Хозяину эту мысль насчет того, кому в первую очередь должны были быть адресованы все заморские награды Жукова.
 Он прикинул, что приедет на доклад не с пустыми руками и практически задание Хозяина выполнено. И уже можно созваниваться с личным сталинским секретарем, и договариваться о времени и дате приема.
 Будучи, прекрасно осведомлен о том, как высший генералитет бывшего первого Белорусского фронта, включая и члена Военного совета, генерал-лейтенанта Телегина, набираются впрок, под завязку, Абакумов тоже принял кой— какие меры, чтобы потом, не чувствовать себя обделённым. Правда, в таких объемах, в виде товарных вагонов, гружённых до вверху, опечатанных печатями тыловой службы фронта, как позволял себе Жуков, то Виктор Семенович этого делать побаивался. Хотя должность и личная подчинённость Сталину, позволяла ему брать всё то, на что только глаз посмотрит.
 Письмо Сталина с присохшими пятнами крови тех, кто его добыл в бою и заплатил за это задание Родины своими жизнями, Абакумов носил на груди, и даже со своим замом и фронтовым другом Селивановским, с кем они крепко сдружились за эти последние два года, не говорил по этому поводу. А вот доклад Гиммлера, адресованный лично Гитлеру, секретный доклад с тремя грифами: «Совершенно секретно»: « Строго конфиденциально», «Только для ознакомления фюреру и рейхсканцлеру Адольфу Гитлеру», кто неисповедимым путем всех контрразведчиков СМЕРШ попал в руки руководства контрразведки, Виктор Семенович приказал срочно взять эту папку в работу. Селивановскому было поручено ознакомиться с этим докладом с помощью самого надежного переводчика управления контрразведки СМЕРШ. И обязательно взяв с того подписку о неразглашении служебной, и государственной тайны, составить краткое содержание этого доклада для информации лично Хозяину. Впрочем, переводчику и не требовалось знать, кому будут докладывать по этому документу, и передадут лично в руки.
Это был один из лучших переводчиков с немецкого языка, и ценность его была ещё в том, что помимо знания разговорного языка, отфильтрованного хохдойч, он, к тому же, прекрасно разбирался, в запутанной до чертиков немецкой письменности, мог грамотно перевести для нужд руководства контрразведки любой немецкий документ. Этого переводчика Абакумов присмотрел в штабе Московского округа и, несмотря на, возражения командующего округом, генерала — лейтенанта Артемьева, забрал в свой штаб главного управления контрразведки СМЕРШ. У Абакумова была такая черта, которая в дальнейшем привела его к личной катастрофе. Он был прирожденный силовик в решении тех задач, которые ему поручал Хозяин, выбравший его из многих, именно за волевые качества. И, как разглядел Сталин, большой знаток порочных людей, то совершенно беспринципный был Виктор Семенович, жадный до личной власти. Люди с обострённым чувством совести, тяготеющие к порядочности, для кого безнравственное поведение или поступок — трагедия их жизни — Сталину были не нужны. Он, как и всякая демоническая личность, избравшая по желанию властелина преисподней тельце маленького, щупленького Сосо Джугашвили, мог прекрасно обойтись без приступов раскаяния. И никогда не устраивал диалоги с собственной душой на предмет обнаружения или воскресения совести. И кошмары, по убиенным соратникам партии (лично Сталин никого никогда не убил) никогда не мучили его ни днем, ни ночью.
 Но Сталин в отличие от таких исполнителей, типа Абакумов и других, кому вменялась главное: личная преданность Хозяину и умение выполнить задание любой ценой, отличался особой гибкостью ума, и умением быть дипломатом в нужную минуту. Что же, касается, Абакумова и прочих, кого Сталин, отобрал для своего служения, то, как правило, они не были искусными политиками, или дипломатами. А были просто исполнителями сталинской воли, хотя и обладали рядом ценных деловых и профессиональных качеств, без которых их карьера могла бы не сложиться, и высоких должностей они бы не достигли. Собственная жизнь исполнителя в этом раскладе могла быть приравнена к жизни тех жертв, кого ему поручалось или скомпрометировать, или же убрать.

Продолжение следует