— Масик, ты спишь? Надо же, храпит, как взаправдашний. Весь день палец о палец не пошевелил, выжрал две упаковки пива — от русского телевидения ни на шаг, а засыпает, изверг, как космонавт, по первой команде. А тут с утра дел невпроворот: курсы эти многосерийные, осточертевшие, от которых уже мозги набекрень, гонка в мыле по ангеботам, стирка, готовка. И так весь день на горящих мозолях, аж подошвы плавятся, а сна нет, хоть ты тресни и все тут.
— Масик, поговори со мною, котя. Ишь, бездельник, морду наел в халявной Германии — на двух подушках уже не помещается, а храпит так, что от зависти можно чокнуться. Масик, хватит бесполезно дрыхнуть. У тебя весь день еще впереди, поговори со мной. Ты же слышал, как русский психолог сказал, что меня надо погружать в сон естественным путем, иначе я со своей гнилой щитовидкой и взбесившимся климаксом подсяду на снотворное, а оттуда возврата нет. Ну, неужели, так трудно побеседовать с женой в разгар ее бессонной ночи? Погрузить ее в естественный сон с приятным засыпанием. Я же не прошу от тебя невозможного: ну, например, мужские и сексуальные подвиги Геракла. С твоим брюхом, выросшим в Германии до фантастических объемов, хроническим простатитом от постоянного лежания на боку — приятное засыпание мне уже не грозит. Я, Масик, вся в трудах и заботах: загружаю холодильник, разгружаю мусор, стираю, убираю после тебя, делаю за день столько полезных дел, сколько ты за всю свою никчемную жизнь супруга-социальщика себе и представить не можешь. И за это безделье тебе, как главе семьи, платят почему-то на пятьдесят три евро больше. Я бегаю по социаламтам, арбайтсамтам, маттверкам, саарбазарам, саарбиржам, читаю и перевожу письма от всех немецких учреждений, черню тайно на одном дыхании своего измученного жизнью радикулита, в двух местах на разных концах города, А, оказывается, я, как законная твоя жена, получаю почему— то пособие меньше. И еще они, эти благодетели, орут на весь мир о какой-то демократии и полном социальном равенстве. Это они у нас позаимствовали ущемление женщин в бывшем СССР, где за наш счет только и выезжали все, кому не лень. Кстати, Масик, из твоего еврейского призыва, с кем мы в хайме коротали наши первые ознакомительные денечки, уже почти все семьи благополучно разошлись. Масик, представляешь, осталась я, дура, фанатичка семейная, и эта ветхозаветная пара Готлибов, которые уже и не помнят, сколько лет они вместе прожили. И замужем ли они вообще?
— Ты не прикидывайся, как тебе сладко спится, а готовься к тому, что я уже полностью созрела объявить тебе развод. Да, Масик, я это сделаю завтра. Нет, почему завтра, когда завтра уже сегодня. Третий час ночи, а у меня ни в одном глазу. Я посмотрю теперь, как ты сам себя будешь обслуживать, пивное брюхо. Я еще с детского садика помню, как дедушка Ленин перед тем, как залечь в свою берлогу – мавзолей кричал, что революция в опасности: или сегодня, или никогда. Сегодня, Масик, я заявлю нашему общему бератору, что у меня уже нет прежних сил быть тебе женой, мамой, служанкой, экономкой и старшей воспитательницей детского сада. Ты, наверное, возомнил, что я тебя и на том свете стану обслуживать?
— Все, кто своевременно бросили такую жуткую обузу, но мне, кажется, что своим особенным специфическим неряшеством, упрямством и хроническим бездельем, ты форы дашь всем остальным социальщикам Саарланда. Все, слышишь ты, все — благополучно бросившие своих бывших мужей, стали жить припеваючи. Трудятся на себя, живут для себя, отдыхают, где хотят и с кем хотят. Все мои разводные знакомые женщины из путешествий не вылезают. Облазали эту Европу с чердака до подвала. А где я за эти пять лет своей черной жизни успела побывать? Где мои сладкие туристические райзы, Масик? Храпишь на полном серьезе и нечего добавить. Так я тебе сама перечислю эти повседневные маршруты моей каторги: «Реал», «Алди», «Лидл», «Тафель», Я собираю, ты проедаешь. И не думай только, что я тебе все оставлю и сбегу, куда глаза глядят. Здесь все купленное и установленное мною. Это я своими венозными руками собрала на шпермюлах и фломарктах гардины, сверлила дырки, забивала дюбеля. Здесь все купленное на мои левые приработки и тебе я оставлю только одну тарелку от русского телевидения. Смотри и наслаждайся долгими и не скучными днями.
— А что ты меня хоронишь, что ты меня заживо хоронишь,— хрипит со сна Масик,— не ты первая и не ты последняя, кто разрушает порядочную еврейскую семью, которой раньше всегда все гордились и любовались в нашем социалистическом бардаке. Два года ты меня террориризируешь со своим сном и я тоже принял меры. Я подал на инвалидность, и теперь после первых же исследований открылось, что у меня, оказывается, наследственная шизофрения по папиной линии. Так называемый, синдром Гейтса. Папа это скрывал, потому что был членом партии. И читал лекции по марксизму-ленинизму. А я скрывать не собираюсь. Теперь я, кажется, буду получать пособие или эту, как она называется, штуфу и смогу платить приходящей женщине за ее домашнюю работу. И никто никогда уже не будет терроризировать меня по ночам.
— Масик, я приятно удивлена, оказывается, ты уже не такой пропащий и это в корне меняет мою застарелую позицию. Быть в Германии официально признанным шизофреником, безусловно лучше, чем нищая инвалидность в нашем бывшем, долбаном Кременчуге. Что же ты раньше так долго созревал для такого выдающегося события нашей совместной жизни? Значит, теперь мне не надо будет таскаться по курсам и стать заложницей арбайтзамта. О том, что придет какая-то женщина, если ты имеешь ввиду, пфлегирен, то ты даже забудь. Я подниму на уши детей и внуков, но деньги из семьи не уйдут. С таким диагнозом, Мася, ты заслужил не только полную реабилитацию, но и вечную славу на благо нашей семьи. Ты ж такой громоотвод, Мася! Ой, тихо, от всего услышаного и сказанного я, кажется, чувствую приятные позывы сна. Он все-таки овладевает мной. Мася, подстрахуй будильник. Новый, суперредуцирдовый будильник, будь он неладен, вместе с неоткрытой еще мною тайной кнопкой. Мася, вставай, возьми мой новый будильник. Ничего не нажимай, только ничего не нажимай. Ты все равно ничего не понимаешь в моих покупках, а в технике, тем более. Делай, что— нибудь: вынеси его на балкон, накрой брюхом, но я погружаюсь, в нежные объятия сна. Для полного счастья не хватает каких-то пару часов крепкого сна. Я никогда не могла понять, почему у тебя такой прекрасный сон? Вот оно что: бессонница — всё же удел нормальных....
Леонид Шнейдеров |
