Бурбах в Саарбрюккене – экзотический эмигрантский заповедник. Тут практически можно изучать весь набор разновидностей человечества и заниматься практической этнографией. Что ж, приступим?

Воскресный день. Вторая половина дня. На главной автобусной остановке Бурбаха, с которой открывается панорама районной ратуши, ласкает взгляды полукруглое здание Шпракассы, всегда много людей, желающих ехать в другие районы, на Центральный вокзал или в «сити». Два пожилых еврея, проведя с пользой время за партией домино в парке возле набережной реки Саар, ждут автобус. Один спокойный, молчаливый, скорее, даже флегматичный — сидит на скамеечке, с наслаждением покуривает. Второй — убедительный и наглядный пример к известной поговорке о шиле. Ну, том самом, что крутится в известном месте.

Он постоянно вскакивает, мечется по всей остановке, и вдруг, возвращаясь к флегматичному, возбуждённо сообщает:

— Марк Израйлевич, гляньте, одни негры кучкуются. Такое впечатление, что их по всей Африке специально собирали, чтобы приволочь в Германию для оказания им социальной помощи.
— Ну, раз дают денежки на прокорм и не позволяют им подохнуть, значит, так надо, — философски отвечает флегматичный. — Их ещё не так много, как тебе показалось. Ты посмотри, сколько тут муслимов собралось! Такое впечатление, как будто мы с тобой попали на египетский курорт.

Подошла галдящая стайка цыган с беременными толстозадыми женщинами с грудными детьми и раскормленными мужчинами. Стали цепляться к ожидающим маршрутного автобуса с предложениями купить цветы. У цветов был такой печально-похоронный вид, что не оставалось никакого сомнения, что их сняли со свежих могил.

На одной скамейке с двумя пожилыми евреями сидели две старенькие коренные немки с непроницаемыми лицами. Но если внимательно заглянуть к ним в глаза, то ничего, кроме презрения и ненависти к экзотично выглядящим новоявленным соотечественникам эти две носительницы великого немецкого языка не чувствовали.

Автобус явно запаздывал. И вдруг двум пожилым евреям послышалась знакомая с детства музыка и слова матерных русских частушек. К остановке приблизилась, мчавшаяся по направлению к центру города легковушка с открытым верхом. При норме пять человек в машину набилось человек десять. Полуголые девицы сидели на коленях парней. А две наиболее вызывающе раздетые восседали на облучке багажника, представив обзору молодые сочные груди. Поравнявшись со стоянкой, легковушка притормозила, музыка смолкла, и идевший рядом с водителем парнишка заорал по-немецки:

— Эй, чёрные обезьяны, цепляйтесь хвостами за деревья! Валите в джунгли, ваше место у параши!

Узрев среди столпившихся на автостоянке мусульман, крепко поддавший паренёк, возвестил:

— Аллах акбар, черножопые бараны! Валите отсюда на хер! От вас воняет тухлятиной!

Затем последовал отборный русских мат, который, как ни странно, африканцы и мусульмане Германии постигают лучше, чем немецкий язык, и автомобиль умчался, наполняя окрестности словами и музыкой забористых народных частушек.

— Казахстан гуляет, — засмеялся беспокойный.

Африканцы темпераментно восприняли оскорбления. Послышались возгласы:

— Расизмус! Национализмус!

Молодой муслим помахал вслед умчавшейся автомашине кулаком, прокричал три раза:

— Русские свиньи!

Показался силуэт автобуса. Толпа ожидающих сбилась плотнее, подвигаясь к кромке тротуара.

В этот момент к остановке приблизилась пара немецких бомжей из местных — мужчина и женщина. Ни одному специалисту по физиогномике не удалось бы определить их истинный возраст. Они были изрядно пьяны. Но даже в таком подпитии, когда ноги отказываются нормально ступать по асфальту, эта алкогольная парочка носителей государственного языка и менталитета не выпускали из рук поводки своих собак. У мужчины была престарелая сука-овчарка, у его подруги-синюшки с огромным кровоподтёком под правым глазом — юный ротвейлер. Автобус плавно тормознул, и…

Наперерез толпе, спешащей к открытым дверям, помчался, как угорелый, ротвейлер. Вслед, ругаясь и взвизгивая, спешила его хозяйка. Возле первой двери у ротвейлера прихватило кишечник, и пёсик, недолго раздумывая, выпростал на асфальт всё его содержимое. Покрутившись на месте и хорошенько разбрызгав «подарочек» лапами и хвостом на уворачивающихся с неимоверным трудом пассажиров, ротвейлер помчался догонять суку-овчарку, утягивая за собой хозяйку. Толпа рванула в автобус, размазывая собачье дерьмо подошвами и пачкая им друг друга.

Два еврея, увлечённые этим водоворотом тел, плюхнулись на свободные места и с трудом перевели дух.

Беспокойный брезгливо принюхался, осмотрел свои туфли и недовольно пробурчал:

— Опять в дерьмо собачье влез. Ну, что за мерзкая страна — куда не ступи, везде одно собачье дерьмо на тротуарах. Я уже заморился обувь мыть. Вся квартира им провоняла. Прямо хоть беги отсюда!
— Куда бежать, Яша? Куда ты собрался бежать? Может, обратно в Россию? Так давай, пёрышко тебе в задницу, делай ноги. Кто тебя тут силком держит?
— Скажете такое, Марк Израйлевич — в Россию делать ноги. Вы что, меня за идиота принимаете — возвращаться в этот кошмар, где люди мрут, как мухи, в полный бандитский беспредел?
— Ну, так не гневи Бога, радуйся, что успел вовремя попасть в Германию на ПМЖ. Здесь тебе не жизнь, а сплошное удовольствие. Жратвы навалом, за квартиру платят. Личного времени полно. Живи и наслаждайся островочком подлинной демократии. А в России ты в момент превратишься в человеческое дерьмо. Но только этого никто, кроме тебя, не заметит, потому как там никому нет дела до окружающих. И прошу тебя, Яша, в последний раз: не ругай при мне Германию. Живёшь, как у Бога за пазухой, и ещё мордой крутишь, принюхиваешься, понимаешь. Запахи его раздражают. Собачье дерьмо в Германии надо ещё заслужить!
 

Леонид Шнейдеров