Забирать она ничего не стала, и вручив мне 900 евро на ремонт, отбыла во Францию.

Соседи, я понял, француженку недолюбливали — она не мыла лестницу и дети сильно шумели.

Первые после ремонта дни мы с женой спали, как убитые, а потом в спящее сознание начали входить какие-то звуки, похожие на потрескивания. Подумалось, скрипит разболтанная после переезда наша мебель.

Из кухни доносились легкие металические постукивания с электронным оттенком.

— Это холодильник переключается — сказала жена, повернувшись на бок.

Однажды ночью меня разбудило нечеткое бормотание за стеной из двух тонов — низкого и глуховатого, и, высокого и сильного. Сначала показалось, я схожу с ума — это напоминало мою сегодняшнюю перепалку с женой из-за случайно купленного адски дорогого торшера.

Я прошел в соседнюю комнатку — пусто, приложил ухо к стене — может радио у соседа — любил он в 6 утра вставать под новости.

Стена молчала.

Следующей ночью в сознание вошло назойливое, долгое, на все лады, урчание воды в туалете.

Жена спала. Я прошел к туалету, чертыхаясь и думая о неисправном спусковом кране, и, ожидая увидеть потоп, с некоторой опаской открыл дверь.

Кран замолчал сразу. Последние струйки воды с журчанием ушли в никуда.

Сантехника вызвать — мелькнула мысль. Попутно справил малую нужду, нажал кран, он работал четко, не заедал.

Соседка, встретив меня на лестнице, спросила:

— Вы ходите в туалет по ночам?

— Да, а что? — ответил я, настораживаясь.

— А почему вы так долго сливаете воду?

— Н-ну, так получается — промямлил я, подозревая неладное.

— А может вы в туалет мусор спускаете — сказала соседка, намекая очевидно, на мое русское происхождение — так для этого есть контейнеры во дворе...

С отвалившейся челюстью я стал расшаркиваться, что прекрасно разбираюсь в разноцветных пластиковых ящиках для отходов, а с водой случайно получилось из-за неисправности

— Glaube nicht. — Она мне не верила.

Сантехник сказал — кран в порядке, но я сделаю потише.

Следующей ночью в туалете снова играли турецкий марш. Я побежал, чтобы застать кого-то (что-то?).

Музыка оборвалась на басовой ноте. Вода отбулькала. Никого не было.

Вспомнился Стивен Кинг с его лифтом, который ходил сам по себе, и полтергейст.

Подумалось, а вдруг — ба-ра-баш-ка?!

Знакомые посоветовали поорать в квартире, и, накручивая себя, я метался по комнатам, испольуя все возможные матосочетания на буквы Ё, П, Ж, Х и Б.

Действительно, на пару дней стало тихо.

Затем стала постукивать дверь шкафа, как от сквозняка.

Утром, придя на кухню, я увидел валяющиеся на полу все три разномастные пластиковые емкости, имеющиеся у жены. Почему-то подумалось, что ЭТО пожалело фарфоровую посуду.

Дежурная из управляющей домом компании в ответ на мои жалобы посоветовала мне наладить отношения с женой и смотрела на меня с мягким сочувствием.

Интернет периодически зависал. Я шел к модему, который находился над креслом перед телевизором, и, чертыхаясь, нажимал кнопку сброса. После этого можно был перезагрузиться.

Без чертыхания почему-то не получалось. Я догадывался, что там сидит ОНО.

Ночью ходя в туалет для себя и для контроля, я услышал в маленькой комнатке, служащей одновременно мастерской, кабинетом и складом, мягкое жужжание компьютера. Он был в режиме Standby. Я выключил, полагая, что забыл накануне.

Утром стал просматривать электронную почту и, подчиняясь неясному импульсу, нажал на History — между 3 и 4 часами ночи кто-то смотрел эротические сайты.

Я понял что это — ОН.

Я назвал его Тимоша.

Кроме кресла у него было еще местечко на шкафу в передней. Там он шуршал рисунками дочери, после поступления в университет живущей отдельно.

Если я приходил усталым с ночной смены и говорил — Тимоша, дружок, дай поспать — он умолкал и действительно старался не шуметь — не шуршал, не скрипел, не брякал.

Как-то утром пошел я на кухню и у раковины едва не поскользнулся. Там оказалась лужица — я разозлился и прошипел: „Чебурашка мокрожо...я!"

Интонации он понимал очень тонко и замолк. Повисла тишина, но это была тяжелая, давящая тишина. И это продолжалось и день, и два, и неделю, и две...

Жена не могла спать — Как ты мог?..

Грызясь, я ныл-канючил во всех комнатах и писал на бумажках —Тимоша, прости, меня занесло...

И потихоньку снова зашумело, задвигалось, зажило.

Однажды я решил доказать дочери, что стихи писать может каждый, и нацарапал на листке:

Пало на землю мерцание ночи.

Все я приемлю холодным умом...

Из-за слова „приемлю" показалось, что это чистой воды подражание прошедшим векам, бросил и пошел спать. Утром под моими словами кривыми печатными буквами стояло продолжение:

ВСÖЖЕ КАК СОЗДАЛ НИВЕДАМЫ ЗОДЧИ

ГАРМОНИЮ МИРА ВОГНЕ ГАЛУБОМ

Я едва не подавился — это был вызов.

Я написал на листке — Как меня зовут? — и ушел на работу.

Вечером прочел — Мишэль. Несколько фамильярно, но он делал успехи.

— Как зовут мою жену?

Её он, видимо, больше уважал — Тетя Лариса.

Когда жена звонила в дверь, под потолком радостно взвизгивало. Если я приносил ей цветы, что-то мелькало и плясало вокруг них. Если она ложилась отдохнуть, он затихал, наверное, у себя на шкафу, потому что его нигде не ощущалось.

Если жена находила мои очки в бельевой корзине, то говорила:

— Тимоша, дам по попе.

Тимоша счастливо смеялся, и очки больше не пропадали.

Буянил он только, когда я был в доме. В мое отсутствие, говорила жена, в квартире тишь да гладь.

Будучи как-то в недонастроении я искал свои носки, подозревая по дури Тимошу, и бурчал. Он сбросил мне на голову рисунки дочери. Я вскипел, но сдержался — Да пошел ты!..

— Михаил коров доил! — завопил он и битый час скрежетал как железом по стеклу, давя, видимо, на нервы, пока с улицы не пришла жена и не сказала — Мол-чать! И он заткнулся.

Он почему-то не любил канал „Евроньюс" и, когда показывали насилие и кровь, все норовил вырубить декодер. Зато обожал „Ералаш" и американские комедийные и семейные сериалы, и с удовольствием подхихикивал, точнее — сохихикивал, а расчувствовавшись, бормотал над ухом — Farewell... reason... broken heart… love you... lovely…

По-моему, он шарил по всему компьютеру, некоторые документы я находил в других местах. Но ничего не пропало. Я открыл ему раздел „Тимоша" и написал — Тимоша, руки прочь от моих документов!

Утром я посмотрел его раздел — он нарисовал рожицу типа колобка. Колобок вдруг подмигнул, расплылся в улыбке и заржал по-лошадиному. Этот тип добрался уже до программирования.

Нет, не возьмешь! — желание реванша томило меня, и я решил сыграть с ним в буриме — я пишу начало чего-то, он продолжает, потом я и т.д.

Придумал! А ну-ка — начну под Маяковского:

 Ученье — свет,

 а неученье — тьма.

Он подхватил:                      

Учили

 меня

 уму разуму.

Я (не найдя ничего лучшего про «ум»)

Тут ненароком сойти с ума

Он                                          

Со всеми

 Тимошами

                                                                                               разными.

М-да... Что-то найти, что ему ему не по зубам. Взгляд упал на газетный заголовок — ну, гад, держись!

 Свобода каждого человека ограничивается...

Заметано! Бросил клавиатуру, пошел на кухню напиться, вернулся и...

 ...только свободой другого человека.

Все — надо завязывать. Я сдался.

Подрабатывал я развозкой пиццы, выжатым приходил домой. Жена пилила — не ложись в постель грязным.

Не было ни сил, ни желания, хотелось только есть, тупо смотря телевизор с выключенным звуком, и спать. К тому же я помнил, как во время ночного душа дед снизу стучал палкой в потолок, и это охлаждало желание мыться до минимума и до утра.

Ночью я услышал звук душа. Пошел было спросонья выключать воду, потом с полпути вернулся в спальню — жена спала. Я вернулся к закрытой двери ванной, она у нас не запирается, хотел зажечь там свет, но передумал — вдруг испугается. Согнул палец и хотел даже постучать, но не решился — может у него интимная гигиена, а тут я...

Потоптался и пошел спать. Сосед не стучал. Вода скоро прекратилась.

Утром я набрал в компьютере:

— Тимоша, будь человеком! Нас же отсюда выгонят...

Он ответил — Yes, Sir.

Теперь вода лилась коротко между 6-ю и 7-ю утра. Но пол всегда был сухой.

— Мой кот боится выходить во двор, — пожаловалась мне бабуля-божий одуванчик с первого этажа. — Кто-то обливает его холодной водой. Это не с вашего ли балкона...

Я вспомнил про водяной пистолет, купленный дочерью во времена стрелятельной эпидемии в школе, и доложился жене.

Жена спокойно сказала в никуда. — Чтоб пистолет был у меня в тумбочке...

И пистолет лег в ящик и больше не исчезал.

На рождество я поставил по традиции пластмассовую елочку. Утром потопал в туалет и, возвращаясь, увидел под елочкой знакомую музыкальную шкатулку с мелодией „Happy Birthday To You”, подаренную когда-то дочери.

Жена, любопытствуя, осторожно подняла крышку — аккордеонное, тягучее и страстное „Бесаме мучо" вырвалось наружу. Ответственный квартиросъемщик Тимоша скачал музыку, видимо, в интернете.

— Давай подарим ему что-нибудь для музыки, — предложила жена. — Флейту-пикколо, может быть... Потянем?..

По аукциону Ebay я выбил случайно затесавшуюся, почти новую, большую флейту, и положил ее на шкаф. Я ждал разогрева — посвиcтываний, продуваний, гамм, но не слышал никакой подготовки.

Я втихаря торжествовал — ну что, описался, сокол ясный...

А он начал в воскресенье чистым, ликующим, без заминки, потоком — „Одой к радости" Бетховена...

Жена послушала и стала составлять список любимых мелодий...

А когда в понедельник я пошел на работу, он проводил меня маршем шотландских стрелков.

Словесность он все равно не забросил и почитывал со мной вместе.

Для разгрузки я перечитывал на ночь „Двенадцать стульев". Он прыскал по-девчоночьи и загодя приподнимал страницу, чтобы перевернуть.

— Тимоша, не мешай.

„Одесcкие рассказы" Бабеля мы читали уже раздельно, я — по диагонали, потому что уже читал, а он порассказно — я видел это утром по раскрытым страницам.

Когда мне хочется проверить его на одесский фольклор, я пишу:

— Тимоша, как на улице атмосфэра?

Он отвечает:

— Грязь как с дождь, но дождь лично не идет.

Так и живем. Вряд ли я отсюда перееду.

Куда без него денешься?..

Не стоит его спрашивать — а „сороковую" симфонию Моцарта сможешь?

Он — сможет.