Я жил. И я ушел. И нет меня в помине. И тень моя скользит неслышно по равнине.И так мне высоко, что это ли не чудо — Оборотясь — глядеть с улыбкою оттуда?Олег Чухонцев Павел мазнул взглядом по навигатору: до дома осталось всего ничего: кэмэ восемьдесят, не больше. Сейчас приедет, наберет полную ванну горячей воды, напустит туда ароматной пены, окунется в купель и будет откисать душой и телом. Благо, шеф человеком оказался и отпустил из командировки на день раньше. А ведь мог бы промариновать еще сутки, чтоб восвояси вместе возвращаться. Мог, но не стал. Значит, герр Лемке не такое уж и дерьмо, как о нем отзываются подчиненные. Просто, как большинство арийцев, зануда и буквоед. Есть начальники и похуже. Вон его приятеля Женьку шеф уволил только за то, что тот дважды за полгода побывал на больничном. Так и сказал: «Не обессудь, работник ты хороший, дело знаешь, но зачем мне лишние хлопоты по сохранению рабочего места в твое отсутствие? Ищи другую работу. Я дам тебе отличную характеристику». И дал: «Он с большим усердием пытался выполнять порученные задания. Зарекомендовал себя деловым человеком.
Благодаря своей пунктуальности был образцом для других. Мы расстались по обоюдному согласию».
Женька потом все понять не мог, почему его, так позитивно рекомендуемого бывшим работодателем, никто не берет на работу. Отказывают, а объявления о наличии вакансии не снимают. А недавно прочитал в русскоязычной газете, что с помощью системы тайных кодов хитрые немцы сообщают друг другу нужную информацию. Вроде, напрямую и не пишут о вас гадости, даже отзываются похвально, но в переводе на нормальный язык вышеупомянутая характеристика означает следующее: «Неприятный сотрудник. Не справлялся с порученным ему делом. Работал ниже всякой критики. Вынуждены были его уволить из-за доставленных нам неприятностей». Ну не скотина? Сам не гам, и другому не дам!
Так что, ему-то с работодателем точно повезло. А с кем не повезло? Женька — друган настоящий. Поддержка, опора, надежный тыл. Инна — жена замечательная, что называется, его второе «я». Сын Андрюха — тоже парень неплохой. Правда, в голове у него пока еще ветер гуляет, но это дело поправимое. Хотя... Как говаривал его собственный отец: «Молодой дурак с годами станет старым дураком», имея в виду его, Павла, в зрелом возрасте решившегося на эмиграцию. Да... С родителями у него как-то не заладилось. Простые деревенские люди с весьма ограниченными потребностями, они не захотели принять выбор сына.
— Чего тебе не хватает на родине? — кричал на всю улицу подвыпивший отец. — Квартирой собственной владеешь, дача есть, «Жигуля» купил, Инка твоя аж две шубы имеет: каракулевую и песцовую! Какого рожна еще надо? И куда намылился? В Германию! Туда, где дед твой голову сложил. И кто ты после этого, как не Плохиш, продавшийся буржуинам за бочку варенья и корзину печенья!
Сколько лет прошло, а помириться с родителями ему так и не удалось: на письма те не отвечают, телефонную трубку бросают, посылки отправляют обратно...
Интересно, куда подевалось его семейство? На домашнем никого нет, мобилку тоже не берут, ни Инка, ни Андрюха. И где их в будний день может носить? Темнеет уж на дворе...
По радио что-то вещали о жизни и смерти. Павел прислушался: «Средняя продолжительность жизни мужчин в Германии — семьдесят четыре года, женщин — восемьдесят лет, — противно гнусавил диктор. — Ученые, исследуя причины такой разницы, пришли к выводу, что биологически женщины — более сильный пол, менее уязвимый физически и психически. Кроме того, мужчины сами укорачивают свою жизнь алкоголем, курением и неправильным питанием. Тем не менее, нужно сделать все возможное, чтобы продолжительность их жизни неуклонно возрастала...».
«Ну дают! — подумал Павел. — В России среднестатистический покойник откидывает лыжи в пятьдесят семь, а эти шорох подняли из-за семидесяти четырех. Лучше бы возраст пенсионный понизили. А то пашут до самой смерти, придурки...».
За бортом моросило. Павел любил осень. В Германии ее трудно было отличить от других времен года: вечнозеленая трава, кроны деревьев почти не теряют листьев, самая низкая температура, которую он пережил за последние десять лет, — минус одиннадцать. Ле— по— та!
А дождик-то усиливается, судя по капюшонам, натянутым на головы парняг, свесившихся с виадука. Сейчас он поднырнет под него и минут через двадцать уже будет пить ароматный чай на своей уютной кухне.
Один из «капюшонов» взмахнул рукой. Приветствует его, что ли… Ба-бах! Треск, дыра в лобовом стекле, удар бампера о разделительное ограждение встречных полос, скрежет металла, яркая вспышка и полная темнота…
Павел стремительно полетел вниз, почти как в Парке развлечений «Фантазия-Ланд», куда они всем семейством ездили прошлым летом. Там, в Брюле, есть «Мистический замок», аттракцион для любителей острых ощущений, где смельчаков катапультируют на шестидесяти пяти метровую высоту, а оттуда со страшной скоростью сбрасывают в пропасть. Сейчас этот полет был в точности повторен Павлом, только длился намного дольше и скорость вначале была вполне умеренной. Он даже успел разглядеть нутро трубы: шероховатое, как будто сделанное из пенопласта. В самом конце узкого тоннеля брезжил удивительной красоты золотистый свет. Именно на него и несло Павла все быстрее и быстрее, аж уши стало закладывать.
Наконец, его вынесло из трубы прямо на огромный светящийся шар, из недр которого раздался Голос:
— Выполнил ли ты свою земную программу?
— Выполнил! Конечно! — выпалил Павел, совершенно не желавший возвращаться обратно и что-то там доделывать. Ему было так хорошо в пелене этого света, так спокойно и уютно, что захотелось сию же секунду раствориться во всеобъемлющей любви, исходившей от золотого шара.
— Так ли это? — усомнился все тот же Голос.
— Не так, — ответила неожиданно возникшая рядом с Павлом женщина в белом.
Да это ж его давно умершая бабулька, любимая няня Аня!
Она крепко взяла внука за руку, велев идти следом за ней. Павел опасливо «шагнул» в пустоту и оказался аккурат у моста над автобаном. Он видел мокрое от дождя дорожное покрытие, груду металла, в которую превратился его новенький Мерседес, что-то замеряющую рулеткой дорожную полицию. «Скорую помощь», ожидающую погрузки его окровавленного тела. Пробку, образовавшуюся на трассе из-за аварии. Слышал, как чертыхаются торопящиеся по своим делам водители.
Некоторые из них пытались приблизиться к стражам порядка и выяснить, когда же наконец восстановится движение. Но те, гаркнув: «Терпение!», продолжали заниматься своим будничным делом.
«Сила удара булыжника на полной скорости — две тонны, не меньше», — громко произнес, один из полицейских, что-то фиксируя в своем блокноте. Другой в это время фотографировал большой гладкий камень, лежавший на переднем пассажирском сидении.
«Так вот оно что, — дошло до Павла.— Этот урод в капюшоне вовсе не приветствовал его, а бросил в лобовое стекло булыжник!». Почему именно в его машину? Они ведь вовсе не знакомы. Скорее всего, он, Павел, стал случайной жертвой.
Когда-то, в детстве, он тоже хулиганил: бросал вместе с приятелем с крыши пятиэтажного дома наполненные водой воздушные шарики. Это «игрище молодецкое» называлась у них: «На кого бог пошлет». Ой, как же они веселились, когда умудрялись попасть в голову какой— нибудь тетке, сбив с головы той парик или шиньон. Вернулось, стало быть, бумерангом. На этот раз бог послал на него.
Павел рванул за «капюшонами». За долю секунды оказался рядом с ними. Те во все лопатки чесали на велосипедах в направлении ближайшей деревни. Своего убийцу он вычислил сразу. Парень был наголо обрит, на лице его выступали острые скулы, под глазами чернели тени. Из кармана его, подбитого ватином, жилета свисала крупная железная цепь с подвеской— черепом. В сетчатой багажной корзинке велосипеда лежал пакет из магазина ALDI. Именно в нем и прибыл на место преступления тот самый булыжник.
Павел попытался ухватить подонка за капюшон. Не вышло. Тогда ударил ногой по велосипеду— тот же эффект. Какая досада! Рядом вдруг снова возникла бабуля.
— Оставь его, — приказала она. — Ты еще не умер и должен находиться рядом со своим телом. Марш к носилкам! Этот, — она кивнула в сторону бритоголового, — сам повесится через год во время «ломки». А напарник его уже этой весной умрет от передозировки. Абсолют обойдется без твоей помощи, сам подметет человеческий мусор и развеет его по ветру.
Павел опустился на землю и стал наблюдать за своим неподвижным телом. Бабуля утверждает, что он жив. Ошибается — мертв. Правда, носится еще туда— сюда, что совсем не приличествует поведению усопшего.
Совсем недавно они с Женькой ржали, как подорванные, читая в Интернете «Памятку для покойников». Там после смерти советовали вести себя следующим образом:
1. Было бы неплохо умереть в приличной позе, но это уж как повезёт.
2. Не принимайте близко к сердцу горе родственников. Возможно, это неадекватная реакция на их радость.
3. Отнеситесь философски к тому факту, что вас уронят с носилок пьяные санитары, а в морге потащат за ноги по полу, так как сломалась каталка.
4. Ни в коем случае не снимайте с ноги бирку и следите, чтобы ее не подменили. Потеряв бирку, вы можете оказаться в тесном, наспех сколоченном гробу, а не в том, более или менее приличном, в котором вас «видели» родные.
5. Не устраивайте в морге сцен с криками: «Я же живой!», «Что всё это значит?!», «Как я тут оказался?!». Раз оказались, значит, так надо.
6. Ложась назад в гроб, прихватите с собой ломик. Да и пачка сигарет не помешает. Любителям чтения стоит взять с собой книгу О.Чернокошкина «Живой среди мёртвых», которая позволит скоротать время до конца похорон.
7. Помните: вылезать из могилы на прогулки можно только с полуночи. Первые ночи не уходите далеко от могилы, чтобы не заблудиться среди незнакомых крестов и памятников. Постарайтесь вернуться на место до первого крика могильщика.
8. Если вы всё-таки заблудились, оставайтесь на месте до рассвета. В шесть утра займите очередь перед администрацией кладбища. Вас, конечно, оштрафуют за нарушения правил внутреннего распорядка, но могилу найти помогут, возможно, даже в тот же день.
9. Никогда не гуляйте по главной аллее. На любом кладбище это— традиционное место гонок гробов на колесиках.
10. Время от времени наведывайтесь к родственникам и знакомым, заглядывайте к ним в окна. Это поможет им не забывать вас.
Разве мог он тогда подумать, что его собственная смерть уже стоит на пороге, готовясь отдать команду: «Без вещей— на выход!».
В этот момент прямо в мозгу прозвучал знакомый зычный Голос: «Не торопись, ты еще не все дела земные закончил». Павел опешил: вроде, все. Хотя... Конечно, он же соседу Степке две тысячи должен — на Мерседес у него занимал! Долговую расписку он не писал. Заключили джентльменское соглашение. Степка ему на слово поверил. А оно вон как получилось...
— Это мелочь, — сообщил Голос. — У тебя есть долги поважнее.
Перед кем, интересно? Небось, перед Андрюхой— балбесом.
В мгновение ока Павел оказался рядом с сыном. Тот, голый, лежал в постели с какой-то обкуренной девицей. Парочка смотрела по ноутбуку порнофильм. Вот свинтус! Он же ему этот компьютер не для похабщины, а для обучения купил.
Павел попытался сбросить ноутбук на пол — тщетно. Хотел за ногу выволочь Андрюху из постели — никак. Тот в его сторону даже головы не повернул. Да что ж это происходит? Неужели он перешел уже в разряд призраков, которых видят только экстрасенсы да дети малые? Неужели Андрей не чувствует, что отец рядом стоит и очень на него гневается?
— Ну что, еще по косячку? — поинтересовался Андрюха у татуированной девицы.
— А старуха твоя не припрется? — прохрипела та в ответ.
— Не-а. Маман сейчас не до нас. Она у бойфренда своего... отрывается по полной.
От неожиданности Павел аж на кровать присел, прямо на ноги сына. Тот и не дернулся.
— А старик твой че, совсем не в курсе? — привстала на локте девица.
— Батя — классический лох, — щёлкнул зажигалкой Андрей. — Его уши выдерживают запредельное количество лапши: и моей, и мамашкиной, и дружбана его закадычного — мамкиного любовника. Че с него взять, с малахольного?
Вот так новости! Павел стремглав бросился к супруге. Та вместе с Женькой азартно кувыркалась в смятой постели придорожного мотеля с дурацким названием «Приют странников». Он голову ломает: куда это его «святое» семейство подевалось, а они, оказывается, все «при деле».
Павел подскочил к приятелю, с размаху засадив ему кулаком по загривку. Тот, как ни в чем не бывало, продолжал пыхтеть над партнершей. Инка сладко постанывала, закатывая свои огромные глазищи с накладными ресницами. Стерва!
Странно. Его никто не видит, не слышит, не ощущает и даже не догадывается о его присутствии. Безобразие! Неужто он и впрямь растворился, и его протесты всем до фонаря?
Вероломство Женьки возмутило Павла куда больше, чем поведение супруги. Он ведь тоже позволил себе однажды «прыжок в гречку». Правда, было это давненько, еще в той, доиммигрантской жизни.
«Но Женька-то каков! — злился Павел. — Я всегда лез из кожи вон, чтобы помочь ему: на работу устроил, помог сдать экзамен на водительские права, в строительстве его дома участвовал. Разве б я позволил себе переспать с его Ленкой? Да никогда в жизни!».
— Нет сил терпеть его присутствие в доме, слушать занудные нравоучения, ложиться в постель с этим тошнотворцем, — томно мурлыкала Инка, прижимаясь к Женькиному плечу. — От его правильности нас с Андрюхой просто выворачивает. Если б не Пашкины регулярные командировки, мы б уже с ума сдвинулись. Слушай! А познакомь ты его с какой— нибудь прошмандовкой. Пусть на выходные к ней мотается, типа, «на рыбалку».
— Будет сделано, мадам! — пообещал Женька, по— шутовски взяв под козырек.
Вот, значит, как его любят и ждут. Потрясающе! Попробуй не поверить после этого народной мудрости: «Хочешь узнать, как к тебе относятся, умри!». Что он, собственно, уже и сделал. Все, пора обратно, к покою, теплу, свету. Хотя стоп! Он же еще с родителями не свиделся. Может, хоть им он еще нужен.
Не успел Павел додумать эту мысль, как оказался на завалинке родительской хаты. Там мать с отцом в компании соседей, дяди Егора и тети Маши Барсуковых, перебирали собранные утром грибы.
— Как там Ваш-то в заграницах своих поживает? — интересовалась Барсучиха, доставая из лукошка плотный мясистый груздь.
— Хрен его знает! — сплюнул себе под ноги отец. — Иуда он и есть Иуда. Вкусно есть да сладко пить отправился. Плевать ему на могилы предков своих и на нас с матерью. Велела ему Инка ехать, он на все и начхал. Эта вертихвостка для него — царь и бог.
— Сироты мы с отцом, как есть сироты, — согласно закивала головой мать, бросая в большой эмалированный таз свежеочищенный боровичок. — Пашка умер для нас. Заведи мы еще детей, было б куда голову на старости приклонить. А так...
Павел оглянулся: бабуля была рядом. Она смотрела на сына с невесткой, неодобрительно кивая своей седой головой.
— Что ж, помер так помер, — подвел итог Павел и ударил ногой по лукошку, наполненному грибами.
В тот же миг лежавшая на завалинке Мурка, которую он помнил еще котенком, с шипением соскочила на землю, прямо ему под ноги. Ура! Хоть кто-то на этом свете реагирует на его присутствие. Мелочь, а приятно.
Хотя... приятного в его теперешнем положении было мало. Никто его не любит. Никому на этом свете он не нужен. Всем мешает. Стало быть, возвращаться незачем и некуда. Он, дурачок, совершенно искренне считал себя счастливчиком. А жизнь его, как выяснилось, была бездарной и бессмысленной. Смерть тоже. Надо ж было поймать булыжник от какого-то наркомана. Не погибнуть, защищая родину, спасая утопающего ребенка, или, на худяк, стреляясь на дуэли, а подставить башку выжившему из ума идиоту...
Павел в отчаянии посмотрел на бабушку:
— За что, бабуль, судьба со мной так?
— Жизнь, внучок, это — полет с крыши. Можешь повернуть назад? Изменить траекторию полета? Остановиться? Нет! Смирись и не суди их, грешных.
Павел махнул рукой:
— Ладно. Бог с ними со всеми. Никому я больше ничего не должен. Все свои дела земные я уже завершил.
— Не все, — возразила бабуля. — Кое— какие еще остались. Пойдем со мной.
Не успел он перевести дыхание, как оказался в маленькой двухкомнатной квартирке где-то совсем не в Германии. По радио, включенному на полную громкость, пели по— украински:
На долинi туман,
На долинi туман упав.
Мак червоний в росі,
Мак червоний в росі скупав.
Эту песню Павел уже слышал лет десять назад, когда приезжал в Трускавецкий санаторий подлечить свою язву. Ее напевала процедурная медсестричка Галочка. Ох, и голосина ж у нее был! Ей бы не воду в ваннах менять, а на большой сцене выступать. Хорошая была «дивчина», красивая. У них тогда даже блиц-романчик приключился. Жаль, что Павел на тот момент был уже «на приколе», а то бы взял и женился на ней.
Ладно, что это за хата такая? Материальный уровень ниже среднего: старая меблишка, советский еще телевизор, гуцульский ковер над диваном, резной комод, на нем — телефон, какие-то книги, фотография в деревянной рамке. Кто там на ней? Он, Павел! В обнимку с какой-то кудрявой с девушкой в цветастом платье. Да это же та самая Галя — певунья... С ума сойти!
А вот и она, собственной персоной. Поет на кухне дуэтом с радио, раскатывая скалкой тесто. Из тростиночки, которую когда-то ветром сдувало, Галя превратилась в статную миловидную женщину. Куда-то подевались веснушки с ее курносого носика, а ямочки на щеках , по— прежнему, на месте. Хороша, как прежде, хороша!
А следов пребывания мужчины в ее доме не наблюдается. Не замужем, стало быть. Или нет? Ну-ка, что там в спальне?
Спальня оказалась детской: тахта, книжный шкаф, забитый детской литературой, большой картонный ящик с конструкторами, головоломками, наборами пазлов. Письменный стол с учебниками. Над ним — портрет ушастого пацаненка в школьной форме лет восьми — десяти и прикнопленные к стене рисунки на военную тематику. Один из них подписан: «Мой папа — летчик-испытатель». Самого папу в кабине разглядеть трудновато, зато машина изображена весьма достоверно. Способный паренек!
Кого-то он ему напоминает: рыжий, крепенький, огромные васильковые глаза, нос картошкой, персиковый румянец на щеках... Господи, да ведь это ж он сам на детской фотографии в своем школьном альбоме, только форма у него была не синей, а коричневой. В остальном — полный клон. Надо же...
— Это — твой сын, — сообщила бабуля. — Тоже Павел. Родился через девять месяцев после твоего оздоровления в Трускавце. Ему сказали, что ты был летчиком и погиб при испытании самолета.
У Павла перехватило дыхание. Он вспомнил дежурную шутку Женьки: «Всегда подаю милостыню цыганятам в надежде, что и моим внебрачным тоже кто-нибудь подаст».
В это мгновение распахнулась входная дверь и на пороге возник Пашка— младший, какой-то истерзанный, замурзанный, без двух верхних пуговиц. Он бросил на пороге разорванный ранец и, опасливо поглядывая в сторону кухни, быстро закрылся в ванной.
Павел во все глаза таращился на новоявленного наследника: что может быть забавнее, чем видеть себя в миниатюре.
Тем временем, пацанчик почесал ссадину на локте, смыл под краном кровь, сочившуюся из носа, приложил к переносице мокрое полотенце.
— Скотобаза, — проворчал он, изучая свое отражение в зеркале. — Был бы у меня папка, он бы им показал. Они бы боялись меня бить... А так...
Пашка достал из кармана пиджачка фотографию Павла, такую же, как та, что стоит на комоде, только увеличенную и без Гали. Прижал ее к груди и заплакал:
— Папка, я не хочу быть без тебя. Оживись, ладно?
Просьба сына «обожгла» невесомое тело Павла. Он вздрогнул. Улыбка сползла с его губ. На ее месте застыла гримаса вины и боли.
— Сынок, — прошептал он, гладя мальца по голове, — я есть, я здесь, рядом.
Пашка всхлипнул, вытирая с замурзанных щек мокрые дорожки и тихо, на цыпочках, вышел из ванны.
— Ну вот, — разжала, наконец, свою руку бабуля. — А ты говоришь, что закончил дела земные. Что нет у тебя долгов и не нужен ты никому.
Павел растроганно улыбнулся:
— Спасибо, родная. Мне, действительно, пора возвращаться.
Он парил над операционным столом и больше не стремился остаться ТАМ. У него были дела ЗДЕСЬ. Дела важные, безотлагательные. Невыполненная миссия! Он видел, как медики настырно возвращают его к жизни и страстно захотел им помочь.
Неожиданно в мозгу раздался стук: бах — бах — бах. Легкость и невесомость мгновенно испарились. Павел ощутил страшнейшую тяжесть. Он снова оказался в трубе. Его шар со страшной скоростью катился в обратном направлении: от золотого солнечного света— во тьму. Из одного измерения — в другое. С ТОГО света — в ЭТОТ. По мере прохождения каждого из слоев трубы Павлу становилось все тяжелей и тяжелей.
Линия сердца на мониторе вдруг изогнулась, зазмеилась, побежала. «Слава богу! — выдохнул седой реаниматолог, вытирая со лба пот. — Ну с возвращением!».
