Silentium

монитор, закипающий чайник, ночь усталостью тянет глаза.
нету хуже греха, чем молчанье, если хочешь и можешь сказать.

распускается лето тюльпаном, одуванчиками — фонари. в жарких улицах, в сумраке спален — говори, говори, говори. говори — до озноба и хрипа, до сухих и растресканных губ, тихим шёпотом, сорванным криком, на ходу, на лету, на бегу. говори же — и сердцем, и кровью, всем, что бьётся в сплетениях жил. этот мир создавался из слова, и словами менялся и жил.

лето ждёт за восьмым поворотом, дальше прямо, до самой звезды. ты — и рыцарь его, и пехота, синий вечер свивается в дым. ты — мальчишечий голос из трубки телефона, что сломан давно, неразменный серебряный рубль, тихий омут, заросшее дно. ты — сколоченный наспех скворечник, верный друг, приходящий во сне. ты — лохматая рыжая нечисть, что живёт в потаённом окне.

говори, как умеешь, как можешь, всем, что в силах отдать — говори! алой хной на темнеющей коже, первым отблеском майской зари. неуклюже — обрывками строчек, неумело — движеньем руки, осторожно, несмело — как хочешь, говори, тишине вопреки. говори, пересмешник-бродяга, раня горло осколками слов, сыт без хлеба и пьяный без браги, говори — вот твоё ремесло!

выбыл, съехал, мигрировал, вышел, — вон, под ковриком, видишь, ключи.
говори мне — я жду, я услышу, говори, говори, не молчи...

Август

август — тихие птицы у самой калитки,
на ветвях золотые и медные слитки,
длиннокосая девочка шепчет молитву —
небо слышит её.

август — колокол бьётся, как пульс у запястья,
звездопады, браслеты из ниток на счастье,
по провинциям ходят посланники власти,
собирают своё.

август — жаркое марево, спелые сливы,
стук копыта, прозрачная лёгкая грива,
что мы взяли за лето — то все принесли вам,
мёд, хлеба, молоко.

август — тявканье рыжих лисят под стеною,
крыши белых беседок пропитаны зноем,
и дворцы по столице все строят и строят —
вышел новый закон.

август — время побегов. в межвременьи топком
потеряют следы, не найдут наши тропы,
будут горы, овраги, бездонная пропасть —
только эхо вокруг.

август... сон. полумесяц на кончике рога,
кто свободен и дерзок — тот знает дорогу,
бархат шерсти: боишься? не бойся, потрогай...
здравствуй, август, мой друг.

Джек-с-Фонарем

золотой пчелою лето жужжит и вьётся, пахнет свежею некошеною травой. налитые тыквы греют бока под солнцем, через край июль, как мёд из кувшина, льётся, чуть прозрачный, чуть янтарный, весь — только твой.

... а снаружи — дождь, рубаха прилипла к телу, завывает ветер, цапает за рукав. а снаружи — миром дикий Самайн владеет, ты провёл когда-то черта — большое дело, так ходи теперь и пялься издалека на огни в домах, на смех, на тепло и радость, на спокойный быт, который стоит века. если кто пойдёт наружу в Самайн (не надо!), вдруг попрётся в ночь куда-то (дружок, не надо!), если выйдет из-за крепкой святой ограды — станет свечкой в фонаре, что в твоих руках.

... и пока горит огонь и теплится свечка — твой июль в твоей душе, он упрям и вечен, рожь до края горизонта волною плещет, и бегут по небу быстрые облака.

свет погаснет — и тебя, словно щепку, бросит в ледяную злую темень, в глухую осень, по дорогам шкандыбать и огня искать.

а с веками люди портятся и слабеют, и огонь их душ, как водится, еле тлеет, ночь вокруг ярится, буря с дождём все злее, и фонарь дрожит, и тени танцуют вальс.

...твой июль — он там, в пылающем сердце свечки, сонный полдень, никогда не наступит вечер, золотые пчелы, мёд, небеса, трава.

*    *    *

небо тянет дождём. на нетканой рубахе раскинутых прерий отпечатки копыт, отпечатки когтистых следов. враг мой, брат мой, идём, слышишь — бубен зовёт, видишь — кружатся серые перья? старый день позабыт, время строить иную нору и иное гнездо.

мудрый ворон учил о незыблемых истинах, выжженных в камне, о всесильи ума, о добре, испокон побеждающем зло. я — койот. тот, что воет в ночи, тот, что роется в кучах вонючего хлама. я принёс вам обман, злую жгучую ложь в переплётах из слов. смелый ястреб сказал об отваге, что двигает реки и скалы, об уменьи мечтать и о счастье для тех, кто дошёл до вершин. я — койот, золотые глаза. я принёс вам ошибки, и страх, и усталость, единицу из ста, выстрел мимо, удар в пустоту, состоянье души.

брат мой, враг мой, ведь ты не забудешь меня, не забудешь простого совета? снятся тусклые сны, душам тесно в телах, души просятся выплеснуть вон. если нет темноты, чем же мерить количество света? если нет тишины, кто решится сказать, что тревожит его? вот бизоны уйдут — и не будет еды, и не станет охоты. бубен бьёт, как волна о прибрежные камни: догнать! напоить!
я — койот.
я пою.
так послушайте песню койота.
ведь пока жив последний из нас —
мир ещё устоит.

*    *    *

вот небо серое смотрит пристально — уже не утро, ещё не вечер. а ты идёшь весь такой невыспанный, и снег ложится тебе на плечи. год пахнет хвоей и мандаринами, уже не кончен, ещё не начат, и перегоны подземно-длинные гудят колёсами на удачу. и ты идёшь весь такой задумчивый — ещё не старый, уже не юный. а снег клубочится в небе тучами и ветки трогает, словно струны. судьба-насмешка, случайность-умница, огромный город, чужие фразы — ведь можно жить на соседних улицах и так не встретиться и ни разу. замёрзли уши, промокли волосы, в сугробе плотно застрял троллейбус, гудит мобильник командным голосом...

но будет солнце. и будет лето.
под ноги ляжет тропа песчаная, и будет берег, и будет море. и порт, пропахший чужими странами, и на ладонях крупинки соли. и можно яблоки грызть неспелые, ложиться пузом на тёплый камень.

ну а пока — пусть драконы белые неспешно кружат под облаками.
пусть нити судеб ещё не порваны, ещё не выношен план побега... но мы роднее, чем братья кровные, ведь нас одним засыпает снегом.

Зима близко

это смутное время: зима замыкает владенья
на чугунный запор, на огромный железный засов,
и снаружи сажает сугробы и тропки оленьи,
как недремлющих псов.

это мутное время, звук тихого стука и треска,
у дверей по утрам стынут лужицы талой воды —
это мёртвые прошлого года приходят погреться,
не гони их, оставь им еды.

чей-то запах все чует по лесу безглазая стужа,
чью-то волю упрямую верно и вечно храня.
тот, кто летом был люб, стал отныне постыл и не нужен —
сердце ищет иного огня.

в льдисто-белых ветвях льдисто-белые прячутся лица,
ярко-алые капли под снегом приникли к траве.
это зимние ягоды, их не едят даже птицы,
хочешь горсть или две?

иней греет ладони, как мех, и в ладонях не тает,
чья же кровь на гранитном и древнем замёрзшем столе?
и у диких камней, и у речки — у самого края
не отыщешь мой след.

*    *    *

что-то там в конце тоннеля нам давно уже не блещет,
не мерцает древним раем, не манит испить до дна.
наши души — это проще, наши души — это вещи,
вот душа моя — дорожный сбитый набок пыльный знак.

и проходят мимо люди, и проходят мимо звери,
кто-то взглянет, кто-то плюнет, кто-то хмыкнет нелегко.
проползает змей зелёный, пролетают две тетери,
кто-то цокает неспешно на коняге без подков.

пробегает антилопа золочёного металла,
бьёт копытом по асфальту, высекая три рубля.
чьи-то души — скрип ступенек от подъезда до подвала,
чьи-то — скрип под сапогами на заснеженных полях.

есть душа, как горсть рябины — то ли горько, то ли сладко,
есть душа, как авторучка — чуть погрызен колпачок.
наши души — свет неяркий, в час не больше киловатта,
наши души — свет расходный, по копейке за пучок.

вот душа твоя — трамвайных отблеск рельсов на рассвете,
или трещина в каштане, или сумка на плечах.
лист кленовый опустился, ливень стих, прокрался ветер,
это тоже чьи-то души. выходи же их встречать.